varvar.ru: Варварская энциклопедия: Нижний Новгород, город Нижний Новгород

Нижний Новгород. Рисунок из книги Питера ван дер Аа (Pieter van der Aa) "Путешествия по Московии" (1659–1733).

Нижний Новгород в 1862 году. Рисунок из книги "Образы России"

"Таким образом, мы путешествовали от Казани, пока не достигли города, называемого Нижний Новгород, с населением свыше 8 тысяч семейств (или 36 тысяч душ). Дома здесь, как и везде на Волге, деревянные, но город окружен каменными стенами, одной стороной нависающими над берегом реки. Как только мы прибыли сюда, пришел приказ от князя Московии — весть была послана к нашему приезду, — чтобы мы задержались здесь на месяц, и поэтому мы отложили наше дальнейшее путешествие.

Люди Нижнего [Новгорода] — христиане и подданные князя Московии; но у них есть сладострастный обычай, и ходит молва об их банях, где мужчины и женщины имеют обыкновение мыться вместе, без одежд, прикрывающих их наготу; следовательно, их общение чрезвычайно вольное, более, чем в любой другой стране может быть допустимо. Пища в Нижнем [Новгороде] очень дешева, как повсюду в Татарии и Московии, — мы об этом уже писали. Одежда здесь, однако, дорогая, хотя мы по приказу князя могли свободно все брать, и поистине, у нас было изобилие одежды. В конце месяца, который мы спокойно прожили в Нижнем, пришел приказ нам продолжать путь и отправляться ко двору. Мы путешествовали способом, предложенным одним из дворецких князя, прибывшим в Нижний за нами в санях с крытыми сиденьями наподобие тех, которые использовали мы. И сейчас нас сопровождал генерал-губернатор крепости Нижнего. Эта крепость охраняется гарнизоном из 6 тысяч солдат, которые днем и ночью сторожат ее от турков и татар. Я не знаю точно, действительно ли те татары, о которых мы говорим, Перекопской орды, но мне кажется, что эти (живущие на Волге), хотя они и заняли земли, расположенные так далеко на север [от Крыма], — настоящие татары, живущие как кочевники-мавры из Марокко, их образ жизни — как у людей нецивилизованной страны. "

План Нижнего Новгорода. 1845. Гравюра резцом. ГНИМА

"После долгого пребывания в России я с некоторым трудом привыкал к парижской жизни, часто возвращаясь мыслью к берегам Невы и куполам Василия Блаженного. В империи царей мне довелось бывать только зимой, и я мечтал поехать туда летом, чтобы увидеть ее в свечении долгих летних дней, когда солнце садится всего на несколько минут. Я знал Санкт-Петербург, Москву, но мне еще неведом был Нижний Новгород. А можно ли жить, не повидав Нижнего Новгорода?

Как это бывает? Названия некоторых городов неотвратимо занимают наше воображение и годами, словно таинственная мелодия, звучат в ушах, как однажды заученная музыкальная фраза, от которой невозможно отделаться. Такое странное наваждение известно всем, кого внезапно и мгновенно созревшее решение неотступно гонит к экзотическим местам из границ родной земли. Вы работаете, читаете, развлекаетесь или переживаете горестные минуты, а демон путешествий все нашептывает вам слова заклинаний, и вот, наконец, вы уступаете соблазну. Самое мудрое - по возможности меньше сопротивляться искушению, дабы быстрее от него избавиться. Как только внутренне вы решились, ни о чем больше не беспокойтесь. Положитесь на духа, вселившего в вас мечту. Под его колдовским воздействием устраняются препятствия, развязываются узлы и вам все разрешается. Деньги, которых обычно нет на самую добропорядочную и законную необходимость, радостно приплывают сами собой с готовностью послужить вам поддержкой; паспорт разукрашивается гербовыми марками в дипломатических миссиях и посольствах, ваше белье само укладывается в чемоданы, и вы неожиданно обнаруживаете, что располагаете как раз дюжиной новых сорочек, черной фрачной парой и пальто на случай любой непогоды.

Нижний Новгород уже давно вызывал во мне такое непреодолимое влечение. Никакая мелодия так сладко не отдавалась в моих ушах, как это далекое и неопределенное название. Я повторял его, словно молитву, почти не отдавая себе в этом отчета, и с чувством несказанного удовольствия высматривал город на картах. Начертание его названия нравилось мне, как красивая вязь арабески. Близость букв "и" и "ж", аллитерация конечного "й", три точки, стоящие над словами, точно ноты, на которых делается акцент, очаровывали меня, как мальчишек очаровывает все загадочное. Буквы "в" и "г" второго слова также волновали меня, но в окончании "од" заключалось нечто повелительное, решающее и завершающее, чему не было никакой возможности сопротивляться. После нескольких месяцев борьбы я вынужден был отправиться в путешествие.

Серьезным благовидным предлогом была необходимость пополнить знания для завершения большой работы о сокровищах русского искусства. Над ней я трудился многие годы, и однажды она уже привела меня, не вызывая особенного удивления со стороны рассудительных людей, в этот своеобразный, единственный в своем роде город - Москву, представший тогда предо мною в зимнем уборе: в серебряной диадеме и накинутой на плечи белоснежной горностаевой шубе. Итак, три четверти пути оказалось позади. Демон путешествий все устроил как нельзя лучше. Дабы ничто меня не задержало, он отправил за границу или далеко в глубь страны людей, повидать которых меня обязывал долг. Таким образом, не было никаких препятствий, и никакие задержки и угрызения совести не мешали мне осуществить мечту. В Москве я наскоро собрал материал: во время осмотра Кремля название "Нижний Новгород", начертанное рукой искусителя, сияло причудливыми, увитыми цветами славянскими буквами на сияющем дне золотых и серебряных сосудов, на иконостасах.

Если выбирать самый простой и короткий путь от Москвы, то нужно было проехать до Владимира по железной дороге и в почтовой карете до Нижнего, но опасение не найти лошадей, так как в это время проходила знаменитая Нижегородская ярмарка, на которую из разных стран собиралось 300 или 400 тысяч человек, заставило меня избрать дорогу, которой крайне редко пользуются в настоящее время. Англо-американская поговорка "Time is money" * не в моем вкусе, и я не из тех туристов, что спешат прибыть на место. Меня больше всего интересует путешествие само по себе.

Нижний Новгород стоит на возвышенности, которая после бесконечной вереницы равнин, проплывших мимо нас, создает впечатление настоящей горы. Откос крутыми склонами спускается к украшенной зеленью набережной, резкие зигзаги неровностей почвы повторяют кирпичные стены укреплений, кое-где еще покрытые остатками штукатурки. Эти зубчатые стены огораживают город, или, употребим местное выражение, Кремль. Посередине возвышается большая квадратная башня, и луковицеобразные купола с золотыми крестами виднеются поверх стен, свидетельствуя о наличии церкви в крепости.

Ниже располагаются деревянные дома, а на самой набережной красуются симметричными линиями большие красные здания с белыми оконными переплетами. Яркие тона придают веселый и бодрый вид первому плану города, и четкая, правильная его архитектура не надоедает глазу.

У самой пристани целая стая дрожек и телег. Возницы перехватывают друг у друга пассажиров. Не без труда отделавшись от окруживших меня извозчиков, я сел в первые попавшиеся дрожки и отправился на поиски жилья, что было здесь нелегкой задачей во время ярмарки. Проезжая вдоль набережной, я бросил взгляд на ряды лотков, где торговали хлебом, огурцами, колбасой, копченой рыбой, пирогами, арбузами, яблоками и другими обычными для простого люда съестными припасами. Вскоре дрожки свернули в сторону, и мы начали карабкаться по дороге, круто поднимавшейся между двух огромных, поросших травой откосов. Надо сказать, что Нижний Новгород делится глубоким оврагом на две части, как некогда, до того как военным гением не была уничтожена его живописная пропасть, город Оран . Крепостные стены Кремля и аллеи для прогулок под ними венчают левый холм, а по правому его склону, один над другим, идут несколько домов, но вскоре они словно устают взбираться на гору, откуда, как кажется, они вот-вот сорвутся вниз. После подъема, значительно ускорившегося благодаря неудержимой прыткости русских лошадей, которые просто не могут идти шагом, мы достигли вершины плато, где ширилась площадь. Центр ее занимала церковь с зелеными куполами и золотыми крестами и довольно дурного стиля фонтан посреди чугунного водоема.

Я попросил отвезти меня в гостиницу, наиболее удаленную от места ярмарки, в надежде, что там легче будет найти пристанище, поэтому мой возница остановился перед постоялым двором, составлявшим угол площади со стороны Кремля. После небольшого ожидания и переговоров со Смирновым, хозяином двора, последний согласился принять меня, и мужик тотчас пришел за моими чемоданами.

Мне дали большую, светлую и чистую комнату. В ней заключалось все необходимое для цивилизованного путешественника, если не считать того, что на кровати была лишь одна простыня, а матрац толщиною напоминал скромную галету. Но в России распространено совершенно азиатское равнодушие к спальным удобствам, впрочем разделяемое и мною, так что кровать на постоялом дворе Смирнова была ничем не хуже всех тех, какие мне довелось встречать и в других местах.

В ожидании завтрака, в котором я чувствовал настойчивую необходимость, так как запасы провизии на нашем пароходе к концу путешествия начали иссякать, я рассеянно посмотрел на площадь, и глаза мои привлек фонтан, отнюдь не из-за архитектурных его достоинств, которые, как я уже говорил, были самого посредственного вкуса, но по причине веселых народных сценок, обычно происходящих вокруг городского фонтана.

Приходили сюда водоносы и набирали воду маленькими ведрами, насаженными на длинную палку. С удивительной скоростью они выплескивали свои ведрышки в бочку, расплескивая затем по дороге половину ее содержимого. Одетые в старые серые шинели, военные арестанты по наряду ходили за водой в сопровождении двух солдат со штыками на конце ружей. Приходили мужики и для нужд собственного дома наполняли водой широкие снизу и узкие кверху деревянные бадейки. Я не увидел ни одной женщины. Вокруг немецкого фонтана собралась бы целая коллекция Гретхен, Наннерлей и Кетерлэ, которые были бы в курсе всех событий в городе. В России женщины даже из самого низкого сословия выходят мало, а мужчины берут на себя большую часть домашних забот.

После плотного завтрака, поданного лакеем в черном фраке и белом галстуке, который, возможно, был мусульманином и английский наряд которого совершенно не вязался с его характерной татарской физиономией, мне больше некуда было торопиться, и я решил пойти на ярмарку, находившуюся в нижней части города, на песчаном берегу, у слияния Оки и Волги. Мне не нужен был провожатый, чтобы добраться до ярмарки, так как все прохожие направлялись именно туда, просто нужно было "идти за всеми", как кричали в толпу скоморохи с подмостков своих балаганов.

Маленькая часовня у подножия холма привлекла мое внимание. На ступенях входа, механически отвешивая поклоны, походя в своих движениях на деревянных птиц, которых механизм заставляет опускать и поднимать голову, стояли ужасные, отвратительные нищие, настоящее отребье человеческое. Очевидно, из чувства брезгливости сама смерть не захотела подцепить их на крючок и бросить в свою корзину старьевщика. Несколько монашенок в высоких черных бархатных капюшонах, в узких корсетах из саржи трясли копилками со звенящими в них копейками подаяний. Они-то появляются всюду, где прилив публики позволяет надеяться на хороший улов. Пять-шесть старух дополняли картину. По сравнению с ними сивилла Панзуста показалась бы молодой и прекрасной.

Благодаря большому количеству зажженных маленьких свечек, освещенный, кроме того, еще лампадками, иконостас горел глыбой серебра и золота. Я с трудом проник в тесную часовню, запруженную поминутно крестившимися и раскачивавшимися, как дервиши, людьми. Заключенная в каменной раковине, прислоненная к стене наподобие кропильницы, прозрачная вода показалась мне особенно почитаемым здесь предметом, которому явно приписывали в этой часовне чудотворную силу.

Дрожки и телеги проезжали по площади, накатывая глубокие колеи и отбрасывая пешеходов к краю дороги. Иногда дрожки поизящнее уносили двух раскрашенных и напудренных, точно идолы, женщин в ярких одеждах, в выставленных напоказ кринолинах. Они улыбались, показывая зубы, и поглядывали направо и налево хищными взглядами куртизанок, как бы расставляя сети для улова по возможности всех устремленных на них вожделенных взглядов. Ярмарка в Нижнем Новгороде привлекает этих птиц-грабительниц из всех дурных мест России, да еще и из более отдаленных мест. Пароходы привозят их целыми стаями, им предоставляется специальный квартал. Ненасытный разврат желает своей добычи - более или менее свежего мяса.

Все более уплотняющаяся густая толпа задержала меня на время перед красивой церковью, в которой самым удивительным образом сочетались элементы немецкого рококо с византийским стилем. На красном фоне белым цветом выделялись орнаменты: яйцеобразные выступы, завитки, цветы, капустными листьями заворачивающиеся карнизы, консоли в форме салфеток, декоративные вазы и другие блистательные изобретения фантазии, а над всем этим возвышались совершенно восточного вида луковицеобразные купола. Выглядело это сооружение совсем как крыша мечети, водруженная над иезуитской церковью.

Среди полной неразберихи карет и людей, получая толчки со всех сторон, как вечером во время фейерверков на Елисейских полях, я наконец через какое-то время добрался до моста, ведшего прямо к ярмарке. Протиснуться на мост было и трудно и опасно. К счастью, настоящие путешественники, как и опытные капитаны, всюду умеют пройти если не со знаменем, то с лорнеткой в руках.

У моста возвышались мачты с разноцветными флажками, весьма похожими на венецианские штандарты, которые вывешивают у нас во время праздников. На каждом из флажков был изображен причудливый герб. На каких-то из них старательный живописец с явно ничтожным успехом пытался изобразить императора и императрицу, на других красовались двуглавые орлы, святой Георгий, потрясающий мечом, китайские драконы, леопарды, единороги, грифоны - одним словом, целый зверинец химер. Легкий ветерок развевал флаги, и в случайных складках материи все эти изображения самым неожиданным образом изменяли свой вид.

По обеим сторонам моста через Оку, вымощенного, как палуба парохода, брусьями, тянулись дощатые тротуары. Здесь текли толпы людей, а по проезжей части неслись повозки со скоростью, которая в России ничем не сдерживается. Но благодаря изумительной ловкости кучеров и удивительному послушанию пешеходов несчастных случаев не происходило. Река исчезла под огромным скоплением судов, в запутанном хаосе снастей. Поверх дрожек, телег, всякого рода повозок и пешеходов сразу бросались в глаза длинные казачьи пики. На казаков были возложены обязанности ярмарочной полиции, и они важно проезжали, сидя в высоких седлах на низкорослых лошадях. Шум стоял в общем сносный. В любом другом месте от такого стечения народа исходил бы невообразимый гомон, похожий на грохот морского прибоя. Обычно над таким огромным сборищем людей стоит словно туман шума, но толпа русских молчалива.

На другом конце моста виднелись вывески бродячих актеров и варварски намалеванные картины, изображавшие удавов, женщин с бородами, великанов, лилипутов, геркулесов, телят о трех головах. Под рисунками шли гигантские надписи русскими буквами, что в моих глазах придавало им еще большую экзотику и своеобразие.

Лавчонки грубых безделиц, мелкой галантереи, дешевеньких образов, пряников и зеленых яблок, кислого молока, пива и кваса тянулись справа и слева вдоль дощатой дороги. Сзади из них торчали балки, которые, видимо, забыли отпилить, что придавало им вид корзин, бока которых еще не были заплетены корзинщиком.

Я остановился перед лавкой, торговавшей сапогами и валенками - товарами специфически местного производства. Особенно привлекли мое внимание женские боты из белого фетра с розовыми или голубыми ленточками по краю, весьма напоминавшие обувь, которую у нас называют "после бала" и которую дамы надевают на свои шелковые туфельки, чтобы дойти до кареты, ожидающей у подъезда. Такие боты пришлись бы впору только Золушке на ее крохотную туфельку.

Ярмарка в Нижнем - это целый город. Ее длинные улицы скрещиваются под прямым углом и выходят на площади, центр которых занимают фонтаны. Деревянные дома вдоль улиц состоят из нижнего этажа, где размещаются лавки и магазины, и верхнего, выступающего со стороны фасада над первым и поддерживаемого сваями. Наверху обычно живет торговец и его служащие. Этот этаж и сваи, на которые он опирается, образуют перед витринами лавок крытую галерею, идущую вдоль всей улицы.

В случае дождя тюки товаров могут временно обрести там кров, а прохожие, оставаясь в безопасности от карет, рискуют лишь получить толчок локтем и могут сколько угодно выбирать товары или просто удовлетворять свое любопытство, разглядывая витрины.

По некоторым улицам можно выйти за город, на равнину, и странно тогда видеть вне территории ярмарки группы распряженных лошадей, стоящих у повозок, и людей, прикорнувших на каком-нибудь куске материи или на грубой шкуре. К сожалению, одежда этих людей больше изношена, чем живописна, хотя и обладает все-таки некоторым дикарским своеобразием: нет ярких тонов, только иногда то там, то сям мелькнет розовая рубаха. Если рисовать все эти лохмотья, из красок вполне хватило бы охры, жженой сиены, кассельской земли и битума. И все же эти кафтаны, тулупы, шнурки, завязанные крест-накрест вокруг ног, лапти, эти лица с желтыми бородами, худые лошаденки, чей умный глаз пристально посматривает на вас сквозь длинные космы всклокоченной гривы, могли бы живо заинтересовать художника. Ивон доказал это своими превосходными рисунками углем, расцвеченными несколькими мазками гуаши.

Такой табор может состоять, например, из сибиряков - торговцев пушниной. Шкуры животных, получившие очень приблизительную выделку, всего лишь необходимую для их сохранения, в беспорядке, мехом внутрь валяются на циновках. Ни о каком стремлении получше выставить товар говорить не приходится. Несведущий человек вполне мог принять его за обыкновенные кроличьи шкурки. Сами торговцы выглядят не лучше, а между тем здесь сосредоточены огромные суммы денег. Бобры, куницы, соболя, голубые сибирские лисы стоят фантастических сумм, перед которыми меркнет западная роскошь. Шуба из голубой лисы стоит 10000 рублей (40000 франков), воротник из спинки нещипаного бобра - 1000 рублей. У меня есть маленькая шапочка из бобра, за которую в Париже не дали бы и 15 франков, но которая снискала мне некоторое уважение в России, где ценят людей, одетых в меха. Она стоила 75 рублей серебром. Тысяча мельчайших подробностей, ускользающих от моего глаза, увеличивает или уменьшает стоимость пушнины. Если зверь был убит в суровое время года, в зимней шкуре, его цена поднимается. Мех его будет теплее и позволит переносить сильные холода. Чем дальше к арктическим широтам водится зверь, тем большим спросом пользуется его мех. Мех зверей из краев с умеренным климатом оказывается недостаточно теплым, когда температура падает ниже 10° по Реомюру. Он недолго сохраняет тепло, которое одетый в такой мех человек выносит из дома.

Характерным для России производством является изготовление сундуков, коробок. В Нижнем Новгороде есть множество лавок, торгующих этими изделиями. Именно у этих лавок я простаивал особенно подолгу. Так приятно смотреть на эти ярко раскрашенные, всевозможных размеров сундуки с орнаментами. Их покрывают лаком, смешанным с серебром и золотом, украшают голубой, зеленой, красной инкрустацией, отливающей металлическим блеском, в них симметрично забивают позолоченные гвозди, покрывают решеткой из ремешков белой и бурой кожи, обивают по углам сталью или медью и запирают на врезанные, наивной сложности замки. Такие сундуки могут принадлежать путешествующему эмиру или султану. В дороге на них надевают полотняные чехлы, которые по приезде снимают. В доме они служат комодами, к большому, конечно, неудобству их владельцев, которые, вероятно, предпочли бы цивилизованное красное дерево этой красивой и варварской роскоши. Меня мучают угрызения совести, что я не купил такую отлакированную, как зеркало индийской принцессы, роскошную коробку. Но стыдно было класть мои жалкие пожитки в такой футляр для кашемировых шалей и парчи.

На ярмарке в Нижнем Новгороде продавались во множестве так называемые предметы парижской роскоши. Это льстило моему патриотическому чувству, но скучновато все же было мне смотреть на такие товары, вместо того чтобы наслаждаться живописностью товаров местного производства. Разнообразные парижские пустячки вызывали ажиотаж, но по существу не они составляли серьезную торговлю на ярмарке. Здесь заключались огромные сделки: например, шел торг тысячами тюков чая, которые находились на пароходах на реке, а вовсе не на ярмарке, или продавались пять-шесть барок зерна стоимостью в миллион рублей, или поставлялась пушнина по таким-то ценам и вовсе при этом не была выставлена на ярмарке.

Таким образом, крупные сделки здесь невидимы для стороннего глаза. Местом для деловых свиданий служат чайные, которые обычно как бы прячутся за фонтанами для омовений, устроенными на мусульманский лад. Самовар свистит, выбрасывая струи пара, мужики в белых или розовых рубахах ходят с подносом на руке, купцы с окладистыми бородами в синих кафтанах сидят перед азиатами в черных каракулевых шапках, пьют из блюдец горячий, как кипяток, чай вприкуску, разговаривают с совершенным безразличием, как будто бы в этих безучастных на первый взгляд беседах не идет речь об огромных прибылях. Несмотря на принадлежность к разным национальностям и на разные языки собеседников, русский - единственный язык, на котором здесь изъясняются и заключают сделки. Сквозь невнятное бормотание общего разговора время от времени вдруг возникают понятные даже иностранцу сакраментальные слова "рубль серебром!".

Разные типы людей в толпе возбуждали во мне гораздо большее любопытство, чем вид лавок. Буквально наводняли ярмарку скуластые татары с прищуренными глазами и вздернутыми носами, какие обычно рисуют на профиле луны, толстогубые, желтолицые, с зеленоватыми тенями на выбритых висках, в ситцевых стеганых тюбетейках на макушке и коричневых кафтанах, перехваченных поясами с металлической отделкой.

Персы легко узнавались по овальным вытянутым лицам, длинным носам с горбинкой, блестящим глазам, густым черным бородам и благородству восточного типа лиц. Даже если не обращать внимания на характерные конические каракулевые шапки, шелковые полосатые одежды и кашемировые пояса, их можно было сразу узнать. Были здесь и армяне, одетые в узкие куртки с широкими рукавами, черкесы с осиными талиями и большими меховыми папахами на головах. Я жадно искал глазами китайцев, особенно когда дошел до квартала торговли чаем. Тут я подумал, что пришел наконец момент осуществиться моей мечте: я увидел лавки с остроконечными крышами, решетчатыми оградами с выпиленными пазами, с которых улыбаются толстячки и которые создают впечатление, что мановением волшебной палочки вы оказываетесь в городе Поднебесной империи. Но на пороге магазинов, за прилавками я, к сожалению моему, видел только откровенно русские лица. Ни малейшей косички, ни одного лица с узкими глазами и бровями домиком, ни шапок в форме крышки, ни одежд из голубого или фиолетового шелка - китайцев не было! Не понимаю, на каком основании зиждилась во мне уверенность увидеть здесь эти причудливые фигуры, о которых мы имеем представление только по рисункам на ширмах и фарфоровых вазах. Не задумываясь об огромном расстоянии, которое отделяет Нижний Новгород от китайской границы, я как сущий невежда подумал, что торговцы Срединной империи сами привезут чай на ярмарку. Известная нелюбовь китайцев выезжать из своей страны и оказываться среди варваров могла бы предостеречь меня от подобной фантазии, но эта мысль так твердо вошла мне в голову, что я, не веря своим глазам, несколько раз расспрашивал о китайцах. Оказывается, уже три года, как они не появлялись на ярмарке, а в этом году приехал все-таки один китаец, да и тот, чтобы избавиться от назойливых любопытных, в конце концов облачился в европейский костюм. На следующую ярмарку ожидался еще один китаец, но наверняка сказать никто ничего не мог. Эти сведения дал мне очень обязательный и учтивый торговец, у которого я решил запастись чаем, а узнав, что я французский писатель, он убедил меня купить "пеко", примешав к нему одну-две горсти цветов с белыми тычинками. Кроме того, я получил от него в подарок плитку чая, с одной стороны которой была этикетка с китайской надписью, а с другой - печать из красного воска таможенных властей Кяхты, последнего русского города перед китайской границей. Эта плитка содержала огромное количество спрессованных листьев чая и походила на бронзовую или из зеленого порфира пластинку. Этот чай маньчжурские татары пьют во время кочевий по степям. Они делают из него напиток вроде супа с маслом, о чем рассказывает в своем интереснейшем описании отец Гук.

Неподалеку от китайского квартала - так его называют в Нижнем Новгороде - находятся лавки восточных товаров. Не увидев собственными глазами, невозможно себе представить, как изящны эти эфенди в шелковых кафтанах с кашемировыми поясами и заткнутыми за них кинжалами. Они с самым презрительным хладнокровием восседают на диванах среди разложенной парчи, бархата, шелков, цветастых тканей, газа с золотыми и серебряными нитями, персидских ковров, пунцовых сукон, вышитых, без всякого сомнения, пальцами плененных пери, трубок, наргиле из хорассанской стали, янтарных четок, флаконов с эфирными маслами, инкрустированных перламутром табуреток, туфель с золотыми узорами, способными привести в экстаз любого колориста.

Теперь даже не знаю, каким бы воспользоваться переходом, чтобы рассказать кое-что еще: если совсем опустить эту подробность, картина ярмарки не будет полной. Не имея ни малейшего представления об их назначении, я давно уже замечал то здесь, то там на своем пути побеленные известью башенки, в которых были сделаны забранные в решетку или с резной дверцей глазки. В нижней их части в раскрытую настежь дверь виднелась уходящая под землю винтовая лестница. Были ли это караульные помещения, или подземные склады, или сокращающие дорогу переходы? Догадаться было невозможно. Наконец я попытался сойти вниз по одной из таких лестниц, и никто мне в этом не воспрепятствовал. Спустившись до конца по спирали лестницы, я увидел вымощенный плитами бесконечный коридор. Его своды терялись где-то в глубине. По одной стороне коридора шел ряд кабин без дверей. В некоторых из них, видимо предназначавшихся для мусульман, были подвешены сосуды для омовений. Воздух и свет проходили через уже описанные мною глазки. Каждую ночь поднимались затворы и эти помещения промывались сильной струей речной воды. Это гигантское и необычное сооружение, может быть единственное в своем роде во всем мире, благодаря такой ассенизационной системе много раз изгоняло из этих мест холеру и чуму, а ведь в течение шести недель в году им пользуются более четырехсот тысяч человек. Построил эти помещения французский инженер господин де Бетанкур.

Я уже начинал уставать бродить по бесконечным улицам, вдоль которых тянулись лавки и магазины. Голод давал о себе знать, и я откликнулся на приглашение, которое настойчиво посылала мне с другой стороны реки вывеска ресторана "Никита", этого нижегородского "Колло и Вефура" .

Мужики, стоя на оси между колесами повозок, которые служили им ДЛЯ перевозки длинных бревен, стараясь перегнать друг друга, неслись по мосту во весь опор. Какова же была их уверенность в себе! Какая отвага! Какое изящество! От быстрой езды рубахи развевались, как хламиды древних, ноги были напряжены, волосы - по ветру. Они походили на греческих героев, будто передо мною происходило соревнование на колесницах во время Олимпийских игр. Ресторан "Никита" - это деревянный дом с широкими окнами, сквозь стекла которых видны большие листья комнатных растений. Казалось, что этими растениями было уставлено все это достаточно фешенебельное заведение. Русские любят зеленый цвет и зелень.

Официанты в английской форме подали мне уху из стерляди, бифштексы с хреном, рагу из рябчиков (рябчики неизбежны!), цыпленка по-охотничьи, которого не одобрил бы Маньи, желе - блестящее, слишком много в нем было клея из рыбьих костей, мороженое с сосновыми зернышками - изысканный деликатес. Обед сопровождался взбитой сельтерской водой и вполне правдоподобным бордо "Лаффит". Но больше всего мне доставило удовольствие то, что я мог закурить сигару, ибо на ярмарке строго-настрого запрещалось курить. Там допускался только огонь лампад, горевших перед образами в каждой лавке.

После обеда я возвратился на ярмарку, надеясь увидеть еще что-нибудь новое. Чувство, подобное тому, что удерживает вас на балу в опере, несмотря на жару, пыль и скуку, помешало мне вернуться в гостиницу. Пройдя несколько улочек, я вышел на площадь, где с одной стороны была церковь, с другой - мечеть. Церковь венчалась крестом, мечеть - полумесяцем, и оба символа разной веры мирно сияли в чистом вечернем небе, золотясь в луче беспристрастного и безразличного, что, впрочем, одно и то же, солнца. Оба вероисповедания, казалось, жили в добрососедских отношениях, ибо религиозная терпимость велика в России, где среди ее подданных есть еще и идолопоклонники, и почитатели огня.

Дверь в православную церковь была открыта, там шла вечерняя служба. Войти туда было нелегко. Густая толпа заполнила помещение, как вода заполняет вазу. Однако несколькими маневрами плечами мне удалось проложить себе дорогу. Внутри церковь имела вид золотой печи. Леса свечей, созвездия люстр разжигали золото иконостасов, внезапные молнии металлических отблесков смешивались с лучами света, создавая ослепительное свечение. От всех этих огней под куполом образовался густой красный туман, куда возносились прекрасные песнопения православной литургии.

Через несколько минут я вышел, так как уже почувствовал, как, словно в паровой бане, проступили у меня на коже капельки пота. Мне бы очень хотелось проникнуть и в мечеть, но, к сожалению, к этому времени не наступил еще час аллаха.

Как провести остаток вечера? Проехали дрожки, и я остановил извозчика. Не спрашивая, куда я направляюсь, он помчался галопом. У извозчиков вообще такая манера: они редко справляются о месте, куда должны везти седока. "Налево", "направо" в нужном случае направляют их на путь истинный. Этот же, проехав мост, который вел к "Никите", пустился через поля по бездорожью и грязи. Я не препятствовал ему, думая, что куда-нибудь он меня все-таки отвезет. И действительно, смышленый извозчик про себя решил, что господа такого сорта, как я, в вечерний час никуда больше не могут стремиться, как в квартал чайных, музыки и развлечений.

Ночь начинала спускаться. Я с устрашающей скоростью в полутьме пересек кочковатые пустыри в лужах. Но вот наконец я стал различать некие намеки на деревянные строения. Вот и огни красноватыми точками стали прорезать темноту. До моего слуха донеслись звуки духовых инструментов, выдавая присутствие оркестров: мы приехали. Сквозь открытые двери, освещенные окна домов, в жужжании балалаек вперемешку с гортанными выкриками вырисовывались причудливые силуэты людей. По узким доскам тротуаров двигались нетвердой походкой тени пьяных или волочились особы в экстравагантных туалетах, то утопая во тьме, то возникая в бичующем свете. Если античную Киферу опоясывали лазоревые воды Средиземного моря, то здешняя Кифера была повязана кушаком грязи, который я не стал бы трудиться развязывать.

На перекрестках, не находя уклона, стояла вода, образуя глубокие лужи, в которые, взметая миазмы нечистот, уходили до осей колеса повозок. Не желая более плескаться в этакой топи среди скопления дрожек, до половины залитых водой, я приказал извозчику повернуть обратно и отвезти меня в гостиницу Смирнова. По его удивленному взгляду я понял, что он счел меня посредственным клиентом, смешным праведником, но все же он послушался, и, таким образом, я провел остаток вечера в прогулках по аллеям вокруг Кремля. Луна взошла, и время от времени в ее серебряном луче вдруг возникала обнимающаяся или идущая медленным шагом в тени деревьев пара. Там был разврат, а здесь царила любовь.

Следующий день я посвятил посещению верхней части Нижнего Новгорода. Из бельведера на внешнем углу Кремля, возвышавшегося над прекрасным публичным садом и выходившего на холм, покрытый массивами свежей зелени и извилистыми аллеями, посыпанными желтым песком, я открыл безграничную панораму, великолепнейший вид: по слегка волнистым равнинам, окрашенным в далях сиреневыми, перламутрово-серыми и голубовато-стальными тонами, широкими кольцами извивалась Волга, то темная, то светлая, отражая то лазурное небо, то тень облаков. На берегу реки с моей стороны глаз различал несколько домиков, отсюда они казались еще меньше, чем знаменитые нюрнбергские игрушечные деревни в коробках. Стоящие на якоре у берега суда походили на флот лилипутов. Все терялось, стиралось, таяло в безмятежной лазоревой шири ландшафта, немного печальной и напоминающей морскую безграничность. Это был поистине русский пейзаж.

Мне не на что уже было смотреть, и я отправился в Москву, освободившись от наваждения, заставившего меня предпринять столь длительное паломничество. Итак, демон путешествий не нашептывал мне больше на ухо: "Нижний Новгород"."

Поначалу эта гипотеза кажется невероятной: Нижний Новгород – столица Атлантиды! Но чем больше слушаешь нижегородского ученого Анатолия Абрашкина, тем сильнее закрадывается мысль – а почему бы и нет? Сам автор сенсационной версии считает: все даты, цифры и описания указывают на то, что его теория верна. Так неужели нижегородцы живут на месте исчезнувшего райского уголка?

Мы встретились с Анатолием Абрашкиным, чтобы выяснить подробности.

– Анатолий Александрович, вы доктор физико-математических наук, профессор – и вдруг увлеклись поисками Атлантиды. Откуда такой интерес?

– Вопросами древнерусской истории я занимаюсь уже более 20 лет. По моему глубокому убеждению, русская история остается для историков тайной за семью печатями. Наша история урезана по времени, во многом искажена, а отдельные ее факты просто замалчиваются. Пришлось разбираться самому, так появился цикл книг, восстанавливающих историю русского народа.

Но, удивительное дело, в конечном итоге оказалось, что исторические проблемы не могут быть решены в рамках чисто гуманитарного подхода, и есть геофизическая теория, которая помогает объяснить древнейшую историю народов Евразии. Это теория евразийских потопов российского географа Михаила Григорьевича Гросвальда (1921?–?2007). Так что в данном случае мое физическое образование пришлось очень кстати.

– Первое, что для меня было неожиданно, – это существование в послеледниковую эпоху так называемого Евразийского океана. Он включал Чёрное, Азовское, Каспийское, Аральское моря и затопленные территории Сибири. Мне давно не давала покоя мысль, что в русской сказочной и былинной традиции существовало понятие русского моря-океана. Его и с Чёрным морем не соотнесешь, потому что живем мы не рядом, и с Северным Ледовитым океаном не сопоставишь, тоже как-то далековато. И вдруг пришла идея, что это могло быть внутреннее море Русской равнины, вроде нашего Горьковского, только более широкое. Такие предположения высказывались и раньше, но когда я стал разбираться, то понял что идею Русского моря можно сделать с научной точки зрения более основательной и доказательной.

А второе – меня мучила загадка, почему, по мифологическим данным, русская история разыгрывается в центре земли Русской, а древнейших археологических памятников ученые здесь в достаточном количестве не находят. Где же следы древнерусской цивилизации? Но после знакомства с теорией Гросвальда всё встало на свои места. Катастрофические потопы (а их за последние 30 тысяч лет было шесть), зарождаясь внутри Северного Ледовитого океана, проносились на юг и смывали культурные слои древних цивилизаций. Когда я стал смотреть даты этих потопов, оказалось, что третий по счету от нас совпадает с датировкой гибели Атлантиды. А ближайший к нам потоп соотносится с датой сотворения мира у христианских народов.

Потопы уничтожали цивилизации. Уцелевшие люди покидали родные просторы. В одном месте начинался упадок, а в более безопасных местах (с некоторой задержкой по времени) – развитие. Потом люди возвращались на прародину, восстанавливали хозяйство, но приходил новый потоп, и всё повторялось. Атлантида попросту была смыта одним из них.

– Он связан с существованием во время оледенений единого ледникового щита вдоль всего побережья Северного Ледовитого океана. Гросвальд доказал, что вода в океане была заблокирована льдами и не имела выхода ни в Атлантику, ни в Тихий океан. Ледяная шапка на Северном полюсе, нарастая, оказывала всё более сильное давление на нижележащую воду. Во время потеплений часть ледникового щита подтаивала, вода начинала искать себе проход, а на конечной стадии с огромной скоростью вытекала из океана. По оценкам Гросвальда, поток воды шириной до 1000 км и глубиной 200?–?500 м несся со скоростью 120 км/ч, сметая всё на своем пути.

– Но что всё-таки, по-вашему, указывает на то, что до потопа Атлантида была именно в Нижнем Новгороде?

– Во-первых, если существовала столица Атлантиды, то она должна была располагаться в географически выгодном месте. А более удобного местоположения для столицы морской цивилизации, чем слияние двух больших рек, на всей Русской равнине вряд ли найдешь. Во-вторых, у Платона есть описание самой столицы.

– Что же в его тексте указывает на наш город?

– Начну с того, что вода в Волге и Оке во времена Атлантиды, а это X тыс. до н.э., была на 20?–?25 метров выше современного уровня и составляла порядка 84?–?90 метров над уровнем моря. Это несколько выше нынешнего уровня Горьковского водохранилища. Соответственно, можно представить, что вся заречная часть города тогда была затоплена, а вода доходила до самой нижней, Зачатьевской башни кремля (ее высота 91,5 м).

Платон написал о трёх водных кольцах внутри города. Я предположил, что эти кольца соединяли берега наших великих рек. Оставалось только проверить эту идею и сопоставить с теми числами, которые привел греческий философ.

Первое водное кольцо, согласно моей реконструкции, проходит по Почаинскому оврагу, выходит на Лыкову дамбу и продолжается вдоль улицы Пискунова, где сохранились остатки древнего земляного вала. У Платона указано, что это внутреннее кольцо составляет в диаметре километр – примерно столько же, как и обрисованный нами «круг» первого кольца.

Второе кольцо включало Похвалихинский съезд, улицы Малая Покровская и Звездинка, Ошарскую площадь и далее от современного Нижполиграфа часть улицы Семашко. Еще в XIX веке на месте площади Горького и на Звездинке красовались пруды – реликты второго водного кольца.

А третье кольцо вообще удивительное. Около Высоковской церкви речки нагорной части сливаются в одну – Старку. Она течет параллельно улице Родионова, минует микрорайон Верхние Печеры, сливается с рекой Рахма, и у деревни Ржавки впадает в Волгу. Это и есть канал, который соединял город с морем. Расстояние от третьего внешнего кольца до моря у Платона указано в греческих стадиях, но если его пересчитать на наши меры длины, будет примерно 10 километров. Как от Высоково до Ржавки.

В истории поисков Атлантиды не было подобных сопоставлений.

– Но, может быть, это потому, что многие вообще считают, что Платон писал не о реальном, а о мифическом острове?

– Да, многие полагают текст Платона сказочкой. Но я рассмотрел его с научной точки зрения, доверяя и дате события, и конкретным расстояниям, а это в том числе и размеры Атлантиды. Всё сошлось как нельзя лучше. И время катастрофы, и размеры острова в пределах Русской равнины, и все масштабы для Нижнего Новгорода, как столицы атлантов. По уровню доказательности ни одна гипотеза даже близко не лежит!

– А народы, которые жили на нашей территории, – это были славяне?

– Славян в то время не было. Атланты – предки европейцев. Для меня вообще эта теория – еще и объяснение, почему то шведы, то германцы, то французы, а то все сразу пытались напасть и захватить Россию: это их бессознательное стремление возвратиться на прародину.

– А как к вашей теории отнеслись представители официальной исторической науки? Ведь даже для рядового обывателя она звучит фантастически.

– С одной стороны, всё это действительно очень неожиданно, поговорить даже не с кем. Все только слушают. С другой стороны, профессионалы-историки связаны корпоративными обязательствами. А здесь для них целая «бомба», им проще меня замолчать.
Но я гляжу в будущее с оптимизмом. Эйнштейн сказал однажды: «Моя теория настолько красива, что не может быть неправильной». Мне хочется подписаться под этими словами.

Атлантида – остров-государство. Наиболее подробное её описание в своих диалогах дал Платон, также загадочный остров упоминается Геродотом, Диодором Сицилийским, Проклом и другими.

Во время сильного землетрясения, сопровождавшегося наводнением, остров был поглощён морем в один день вместе со своими жителями – атлантами. Платон указывает время катастрофы как «9000 лет назад», то есть примерно 9500 г. до н.э.

Несмотря на то что остров считается мифическим, неоднократно предпринимались попытки найти место его реального существования. Так, по одной версии, Атлантида располагалась в Атлантическом океане, по другой – в Средиземном море, по третьей – в районе Чёрного моря. Есть даже версия, что легендарный остров на самом деле это… Бразилия.