Варварская галерея / Древнегреческая скульптура

"В творчестве Лисиппа образ Александра Великого играл видную роль. Но судьба не дала нам возможности судить об этих его шедеврах с определенностью. Одна из самых знаменитых статуй, так называемый «Александр с копьем», дошел до нас в двух экземплярах, из которых один находится в Эрмитаже; но эти повторения — статуэтки в несколько сантиметров вышины, которые, конечно, не могут дать больше самого общего представления о мотиве фигуры. Александр был изображен стоящим и опирающимся левой рукой на копье, правая рука опиралась в бок, голова была повернута в сторону левого плеча. Этой знаменитой статуе подражали позднейшие художники, изображавшие эллинистических полководцев и царей, ибо быть похожим на Александра было желанием всех.

Но нас интересует преимущественно отношение Лисиппа к портрету, как таковому, и в особенности такой личности, как Александр. Описание Плутарха весьма интересно, хотя и не совсем ясно: Лисипп сумел передать и странный наклон головы и «влажное выражение глаз», но при этом и смелость, и львиный вид царя. Наклон головы в сторону левого плеча — привычка Александра, о которой говорят и другие писатели; исследователи объясняли эту привычку патологическим сокращением мышц. Может быть, и не следовало бы прибегать к такому толкованию, если вдуматься в значение этой особенности — «влажного выражения» глаз. «Влажными» называются глаза Праксителевской Афродиты. По-видимому, писатели имели в виду несколько расплывчатое, томное выражение глаз богини, смотрящей вдаль. Но, разумеется, Плутарх не хотел приписать Александру чувственно-томные глаза богини любви. Объяснение дают нам памятники: глаза Апоксиомена, отриколийского Зевса действительно как бы похожи на праксителевские типы. Сходство лежит в прищуренной глазной щели, в глубоких тенях, которые появляются над глазными яблоками. Но в данном случае «влажное» выражение глаз получает особый оттенок вследствие того, что верхнее веко сильно поднимается вверх по направлению к переносице, а около наружных углов утолщение мускулов прикрывает свободное развитие верхнего века, и глаз получает почти патетическое выражение. Смешение выражения тоски с пафосом — вот характерные черты лисипповского глаза; к такому характеру его и применимо выражение «влажного глаза».

Использование этой особенности трактовки глаза для портрета Александра весьма любопытно, если принять во внимание характер великого македонца. Не только о герое, завоевателе мира, повествуют античные писатели; встречаются места, заставляющие призадуматься над характером Александра. Не будем забывать, что мать его была близка к мистическим фракийским культам, и что Александр всегда обнаруживал особую привязанность к ней. История спора между Олимпиадой и ее супругом Филиппом бросает свет на отношение сына к матери: он определенно переходит на ее сторону, отрекаясь от отца, холодный расчетливый характер которого был слишком чужд его темпераменту. История далее показывает, как сочувственно Александр относился к египетским и восточным культам, что объясняется отнюдь не исключительно политическими соображениями. Представление о царе, воплощающем в себе божество, о «помазаннике божием», по-видимому, сильно повлияло на Александра. Герой-полководец таил в себе корни мистической тоски; может быть этим и объясняется то таинственное гипнотическое влияние, которое он имел на всякого, с кем он имел дело. Только нервность, являющаяся последствием подобных внутренних переживаний, объясняет нам те дикие выходки, жертвами которых пали его ближайшие друзья. Царем, опьяненным славой и вином, овладевало это таинственное второе, мистическое, смешанное с дикостью, «я», которое жило в нем, но не показывало себя при свете солнца. Аполлон, Гелиос, Ахиллес, Дионис, владыка мира с одной, мистик, кипящий внутренними волнениями, с другой стороны, — так рисуется нам личность Александра; и слова Плутарха следует понимать именно в таком смысле. Та плеяда скульпторов, которая, наверно, старалась угодить вкусам поклонников царя, не могла вникнуть в сущность его характера. Только близкий к Александру Лисипп сумел прочувствовать всю сложную психическую жизнь царя, видеть в нем внутреннюю борьбу, жар которой подрывал силы великого человека.

Только один портрет мы можем с достоверностью приписать Лисиппу; это прекрасная голова, найденная недавно в Пергаме и хранящаяся в Константинополе. Царь изображен уже не юношей; выражение лица свидетельствует о том, что многое пережито, что самые разнообразные страсти пробушевали в этом человеке. Длинные волосы поднимаются над лбом и распадаются в середине; это характерная прическа Александра, которая подходит к выражению «львиной наружности», но странно, как эти кудри не вьются подобно другим красивым классическим кудрям, они так будто прилипают к голове мягкими, усталыми линиями. Глаз широко открыт, верхнее веко, надбровные дуги поднимаются по направлению к переносице, выражение близко к пафосу; оно напоминает «львиный» взор царя, но нижнее веко как-то странно вздернуто, а лоб не гладок и ясен, а покрыт глубокими складками, свидетельствующими о внутренних страданиях. К пафосу глаз примешан, таким образом, также оттенок нервности, далеко отводящий нас от облика всеславного, всемогущего повелителя мира и заставляющий нас ощущать трепет борющегося с самим собой смертного. И вот наклон головы всецело сходится с нотою, прозвучавшей в линиях нервных век, в складках лба, которые указывают на тернистый путь, пройденный великим человеком. Лисиппа не ослеплял блеск величия Александра, он не увлекался «новым Ахиллесом». Не тень классического героя, а глубоко человеческие переживания в душе великого гения, — вот, что он хотел передать потомству; такая картина воплощена им в общечеловеческих, вечных формах.

Портрет Александра был, насколько мы знаем, объектом повторных опытов великого ваятеля. Описанная пергамская голова, пока единственная, в которой рука Лисиппа сказывается совершенно ясно, выдвигает его в ряд первых портретистов мировой истории искусства "

Источник: О.Ф. Вальдгауер. Лисипп.