| varvar.ru: Архив / Тексты / Яковенко / Россия — «варварская цивилизация»? |
Игорь ЯКОВЕНКО
Цивилизация и варварство в истории России *
Я к о в е н к о И. Г.— кандидат философских наук, старший научный сотрудник Института национальных проблем образования Министерства образования РФ.
Реклама:
Статья 2. Россия — «варварская цивилизация»?
Обратимся теперь к отечественному историческому опыту. Из сказанного выше следует, что в рамках любой периферийной, «третичной» цивилизационной модели формируется культура, ориентированная на воспроизводство исторических стереотипов варварства. Для формирования характера российской цивилизации принципиальное значение имело то обстоятельство, что в отличие от западноевропейской, отечественная культура являлась периферийной уже по своему генезису, т. е. не была прямо связана с наследием древних, античных цивилизаций 1 . При этом с ходом истории периферийность России (и по отношению к Западу, и по отношению к Востоку) не уменьшалась, а нарастала.
Идеологически ориентированная на православный Константинополь Киевская Русь в Х—XII веках находилась на периферии клонившегося к закату византийского мира. Она была отделена от него морем и труднопроходимыми степями, населенными кочевниками. Но в эту эпоху Русь еще свободно черпала необходимый ей цивилизационный ресурс из культуры других европейских обществ. Северо-Восточная Русь (а потом Московия), избравшая в XIII веке ассимилятивный союз с Ордой и противостояние Западу, полностью отключилась от контактов с Европой. Между тем именно в эту эпоху происходило становление российской цивилизации, и Русь остро нуждалась в постоянном пополнении цивилизационного ресурса 2 . В сложившейся ситуации единственным источником этого ресурса была Золотая Орда, которая представляла собой восточное ранне-варварское общество, сформировавшееся по той же периферийной модели. Политическая и административная культура, широкие пласты ментальности, элементы образа жизни, сумма военных технологий — все эти восточные элементы вошли в становящуюся русскую культуру, рождая синтез, который позднее исследователи опишут как евразийский. Цивилизационный генезис русской этнокультурной общности объединил исходный славянский, византийско-православный и ордынский компоненты. Опыт восточных деспотий пришел в Россию в формах, опосредованных Ордой, восточно-средиземноморская культура — в классических формах Византии.
Вскоре после того как социокультурное целое Московской Руси сформировалось окончательно, оно подверглось смертельному испытанию. Ливонская война и Смута во второй половине XVI — начале XVII века поставили страну на грань распада и привели к коренной перемене в ориентациях. Медленно, но неотвратимо Московия-Россия поворачивалась лицом к Европе. Однако этот поворот произошел после завершения цивилизационного синтеза. Инокультурный материал отныне не мог быть усваиваем в значительных объемах. Он отторгался как противоречащий системному качеству, хотя и был жизненно необходим. С той поры и по сей день Россия мучительно решает задачу вестернизации и модернизации, т. е. такой коренной перестройки своей модели, которая позволила бы ей вести эквивалентный обмен цивилизационным ресурсом с западными странами. Это не удается, по крайней мере пока, именно потому, что исходная модель несет в себе качественные характеристики ранневарварского общества.
В истории России сложилась особая мозаика факторов, которая привела к закреплению в цивилизационной целостности (идеологии, психологии, образе жизни, устойчивых ментальных структурах) собственно варварского субстрата. В идейно-психологический комплекс российской ментальности вошли такие моменты, как сакрализация синкрезиса сознания и культурного универсума, манихейское противопоставление возвышенного духа низменному «брюху», мо-нофизитская ненависть к радостям бытия, средневековое неприятие гуманизма как мировоззрения, утверждающего ценность человеческой личности и земного существования, маниакальные формы хилиастического сознания, архаический коллективизм, социальный рефлекс «отнять и поделить», чисто экстенсивное отношение к миру и многое другое. Связь названных моментов с варварским универсумом не всегда лежит на поверхности, но вместе они создают целостность, в которой сохраняется и кристаллизуется архаическая догосударственная и раннегосударственная стихия. Огромная часть российского общества, народные массы, чья культура была полностью задана традицией, замыкались в своем особом мире, откупаясь от европеизирующегося государства податями и рекрутчиной, веками воспроизводили сознание, социальные идеалы которого лежали вне и до государства.
* * *
А. Ахиезер в своем исследовании 3 раскрывает влияние варварского элемента как бесконечный конфликт двух уровней сознания — массового, догосударственно-локалистского и государственного, воплощенного в правящем слое. Массовое сознание, архаическое по своей природе, рассматривало государство, а значит, и цивилизацию как недолжное, как временное, неизбежное зло. Народный социальный идеал — Святой Руси, града Китежа. Опонского царства, Беловодья — был чистой, беспримесной утопией. Россиянин грезил о «волюшке вольной», т. е. о жизни вне двуединства принципов свободы и ответственности, вытекающих из бытия в цивилизации, искал сказочной жизни «по Правде», без «начальства». Важно осознать, что все то, о чем пишет Ахиезер,— не что иное, как архаически-варварская идеология, освящающая до государственны и быт как социальный и нравственный идеал 4 .
Воспроизводство архаики обеспечивает также манихейское антиномическое сознание, резко противопоставляющее добро и зло и являющееся идеальным консервантом варварства и феноменом, противостоящим усложнению культуры. Связано это с тем, что манихейская ментальность позволяет описывать постоянно изменяющийся мир в моделях одной, константной меры сложности. Манихейская картина мира подвержена инверсионным переполюсовкам (с плюса на минус), но не качественному развитию. Сложившись в рамках ранних цивилизаций Востока, манихейство получает впоследствии варварскую интерпретацию и превращается в идеологию варварства, наделяющую цивилизацию статусом Дьявола и интерпретирующую борьбу с цивилизацией как вечную борьбу космических сил — Света и Тьмы.
В ряду антидинамических факторов лежит эсхатологическая доминанта традиционного сознания. Эта идея заслуживает специального разговора. Как всякое самоорганизующееся целое варварское (архаическое) общество безошибочно отбирает и задает принципы своей идеологии и общественной психологии. Именно в силу такой самоорганизации все тенденции, которые ведут к накоплению цивилизационного ресурса, в той или иной мере профанируются, табуируются и тормозятся. Причем универсальной антитезой всех тенденций, ведущих к распаду архаической целостности, является эсхатологическая идея. Чувствительность архаического общества к мечтаниям подобного рода прямо пропорциональна силе процессов модернизации. В моменты переломов такие общества переживают взрыв эсхатологических чаяний. Парадигма Небесного Иерусалима помогает отвращать народ от наращивания цивилизационного ресурса как занятия ненужного, греховного и препятствующего спасению души.
* * *
Исторический опыт свидетельствует: путь от новой секты к крупной конфессии лежит через неизбежное переосмысление религиозного учения. Становящаяся конфессия с необходимостью проходит через самоотрицание. Двигаясь от исходной идеи, голой и противопоставленной «этому» миру, от интенции к сфере трансцендентного — а только такое исходное ядро и может породить большую религию,— становящаяся конфессия проходит через череду последовательных переинтерпретаций учения и компромиссных трансформаций доктрины (деление верующих на клир и мир и, далее, на монашество и белое духовенство, что позволяет задать многослойную систему нормативности, сделав множество «послаблений» мирянам; принятие концепции, согласно которой всякая власть от Бога, и т. д.).
Результатом этих неизбежных изменений являются фундаментальный компромисс учения с миром эмпирической реальности и превращение узкой секты в институт церкви. В. Тернер описывает этот процесс следующим образом: судьба всех спонтанно возникших общин едина — через «упадок и гибель», как это воспринимается большинством людей, к структуре и закону. В религиозных движениях общинного, коммунитарного типа «рутинизуется не только харизма вождей, но также и общинное устройство организации их первых учителей и последователей» 5 . Фундаментальный аспект самоотрицания состоит в том, что противопоставленное изначально миру движение интегрирует, вбирает в себя мир культурной и социальной реальности. Только те учения, которые проходят этот путь, имеют шанс стать настоящими конфессиями. Остальные, как правило, обречены оставаться достоянием узких сект, существующих на периферии общественной жизни. Идея полного отрицания «мира» способна захватить очень и очень немногих. Массовый человек ждет от духовного учителя примирения с миром и помощи, нравственного руководства в жизни в реальном мире.
Точно такую же эволюцию прошло христианство, хотя в различных христианских конфессиях она шла по-разному. Протестантизм пронизан пафосом принятия «мира сего» и мыслит жизнь верующего как подвиг религиозного существования в миру. Католицизм занимает в этом отношении промежуточное положение. Православие же в максимальной степени сохранило неприятие мира и помещает сферу религиозного идеала за пределы эмпирического бытия. В этой связи заслуживает особого внимания собственно российская версия православия. Утвердившаяся в нашей стране церковная традиция не только сохраняет, но и расширяет пространство жестоких предписаний — посты, поклоны, запреты и т. д. То есть ориентирует верующего не столько на жизнь в социокультурной реальности, сколько на жизнь в идеальном мире церковной нормативности. Уже в XVII веке православные греки и украинцы поражались строгим нормам русской церкви. Эта особенность русского православия задана мощнейшей тенденцией неприятия мира, т. е. цивилизации, государства, всего эмпирического бытия человека.
Убеждение в том, что мир «лежит во зле», так называемая мироотречная традиция, чрезвычайно сильно в русском религиозном сознании. Трактовка жизни в миру как скорбной юдоли, жизни во грехе, прочная связь высшего, идеального существования с асоциальной позицией, воплощаемой в образах монаха, странника, юродивого (людей, покинувших мир и обретших на земле ангельский чин), манихейская дихотомия духа и «брюха» — все это отвращало от мира. Но поскольку человек неотделим от присущей ему культуры, отказ от мира в реальности означал отказ от конкретных форм цивилизации и социальности. Архаический субстрат русской ментальности наделял религиозную культуру пафосом неприятия государства и цивилизации. Мироотречная традиция — лишь форма осмысления и обоснования этого неприятия.
В логике нашего исследования нельзя не упомянуть о «двоеверии». Пронизан-ность народной культуры языческими мотивами и представлениями, особый сплав православия и дохристианских культов достаточно полно описаны и исследованы. Это важный момент. С одной стороны, отторгая от себя мир большой культуры, народная традиция бережно хранила и умножала седую архаику, т. е. культуру и ментальность, стадиально предшествовавшие цивилизации. С другой стороны, большая культура принимала такую версию народной культуры и сама постоянно и неуклонно проникалась архаическими представлениями, растущими из народного полуязыческого синкрезиса. Сохранение широчайших пластов архаики определило устойчивый системообразующий признак национальной ментальности.
Относительно нашей культуры можно высказать одно парадоксальное суждение. Русская цивилизация есть цивилизация «поневоле». Это особая цивилизационная сущность, в ценностном ядре которой, в сфере сокровенных мечтаний и устремлений заложено отрицание государства, цивилизации, исторического бытия. Из этого фундаментального отрицания рождаются и чувство вины за нынешнюю жизнь как жизнь недолжную, греховную, и странное ощущение неподлинности «этого» мира, и (в противовес последнему) стремление к «подлинному», эсхатологическому бытию. Отсюда вытекает и единственное оправдание государства как теократической сущности, ведущей грешного исторического человека к внеисторической Вечности. В отрицании цивилизации как способа человеческого бытия, в этой «поневольности» русской культуры заложена одна из самых главных загадок России.
Человек или общество, вовлеченные в цивилизацию «поневоле», суть не что иное, как паллиативные феномены. В такой паллиации моменты архаики сплавлены в одно целое с моментами цивилизации. Качественным критерием, позволяющим развести паллиативные и целостные формы культуры, является сфера идеалов и конечных целей общества. В первом случае социально-нравственный идеал помещается во вневременной, эсхатологической перспективе. Здесь идеальная жизнь — жизнь вне большого общества и цивилизации. Изживание же паллиативных форм цивилизации и становление целостной культуры большого общества связаны с крушением эсхатологического идеала. Надежды и конечные цели человека перемещаются в сферу исторического бытия, в царство цивилизации.
В силу ряда объективных причин описанный конгломерат культурных элементов, определяемых влиянием государства и цивилизации, с одной стороны, варварства и догосударственной архаики — с другой, закрепился в России и оказался адаптивным, исторически эффективным (во всяком случае, до начала XX века). В варварской составляющей российской цивилизации можно выделить три пласта: дисперсное варварство; институциональное варварство; маргинальное варварство.
Первый из указанных пластов совершенно неохватен и безграничен в своих проявлениях. Здесь мы имеем дело не с варварством в чистом виде, но с моментами, чертами архаически-варварского, разными формами дезадаптации и деструкции по отношению к нормам цивилизованной жизни, т. е. с явлениями, пронизывающими жизнь всего общества, при том что масштабы их и формы варьируются в зависимости от специфики ситуации и характера социального слоя.
Предлагаемая к рассмотрению тема совершенно необозрима. Мы можем наметить лишь ее контуры, рассчитывая на личный опыт каждого, кто хоть сколько-нибудь знаком с отечественной реальностью. При рассмотрении дисперсного варварства особый интерес представляет предметная среда как интегратор культурных смыслов, вскрывающий доминирующее в обществе отношение ко Вселенной и человеку.
Одна из особенностей недавней советской эпохи состояла в том, что архаически-варварское отношение к предметной среде утверждалось как тотально доминирующее и вошло в неписаную систему норм. Каждый советский человек знал, что зона высшей (на самом деле минимальной, естественной для цивилизованного общества) упорядоченности распространяется на особый, узкий класс объектов, представляющих ценности Власти земной и небесной. В типовом наборе это были обком, облисполком, здание госбезопасности, ритуальная площадь с памятником вождю. В отдельных случаях к этому списку прибавлялась гостиница Интуриста. Эти, и только эти, объекты были безупречно по советским меркам спланированы, построены и эксплуатировались, являя собой особо ухоженное, возделанное и упорядоченное пространство. Все же остальное, в том числе и показно репрезентативные, «красивые» объекты — театры, музеи, стадионы, санатории, — было фатально дефектно. Прежде всего эти объекты имели два крайне различающихся вида — главный фасад и фасад дворовый 6 .
Построенные обязательно с недоделками, репрезентативные объекты фантастически быстро деградировали, крошились с фасадов, обрастали уродливыми будками, самодельными решетками с амбарными замками и являли собой зрелище чисто варварской трансформации первоначального архитектурного замысла. Как отмечает исследователь А. Буровский, окружающая нас среда организуется таким образом, чтобы элемент неустроенности, беспорядка, неуюта всегда находился в поле зрения 7 .
Важно подчеркнуть, что в этом отношении между «верхами» и «низами» никаких разногласий не было 8 . Варварская среда, как и варварский быт, была естественным и единственно возможным атрибутом бытия. И здесь мы имеем дело с фундаментальной культурной нормой. Столкновение с другой мерой упорядочивания мгновенно порождает в нормальном россиянине чувство «чужого» и органическое отторжение. И это — исключительно важная проблема. Нам знакомы работы современных исследователей, пытавшихся зафиксировать и осознать природу этого явления. Культуролог Л. Невлер, описывая российскую глубинку, отмечает, что заново построенный киоск, рекламный щит в скором времени обязательно будут надбиты, надломаны, т. е. доведены до некоторой средней меры хаоса так, чтобы не выпадать из окружающего контекста. Заметим, что загаженные лифты и подъезды, обшарпанные сарайчики, заборы, вечные кучи строительного мусора на самом деле служат той же цели — хаотизации зрительного образа объекта, что позволяет органически вписать его в устоявшуюся среду 9 .
Таким образом, массовый человек «доводит» окружающую его среду до осознаваемой им нормы, упорядочивая чрезмерно хаотическое и хаотизируя избыточно упорядоченное. Чувство нормы соотношения хаоса и порядка заложено в ментальности культурного субъекта.
У этой проблемы есть и еще одна грань — грань знаковой хаотизации. Надбив, надломав, слегка загадив чуждое, пришедшее из мира цивилизации, архаический субъект осваивает тем самым новый предмет, лишает его опасных, вредоносных потенций. Так для нас открывается постоянная, непрекращающаяся война, в которой городской цивилизации и современной технологии противостоит архаический субъект. Цивилизация постоянно выбрасывает в мир архаического общества свою предметность, а архаический мир варваризует и посредством этого осваивает чуждую предметную среду.
Но и это не все. Исследуемое явление имеет еще один, самый фатальный — ценностный аспект. В упоминавшейся работе Буровского отмечается, что в любой, самой благополучной деревне всегда есть элемент беспорядка, развала, неустройства 10 . В любой культуре мера совершенства какого бы то ни было объекта, мера его выделанности и отделки однозначно связаны со значимостью этой сущности и тех культурных смыслов, которые она выражает.
Стремление благоустроить частную человеческую жизнь, украсить ее, сделать удобной и осмысленной рождает в традиционном сознании волну глубочайшего, метафизического протеста. Наделение смыслом отдельного, не освященного сакральной Властью человеческого бытия отрицает весь космос российского архаического субъекта, обессмысливает его самого и посягает на некоторые высшие ценности. Постоянное и ежеминутное профанирование ценностей отдельной человеческой жизни — один из моментов утверждения безграничной ценности социального абсолюта. В этом пункте проблема соотношения варварского и цивилизации накладывается на проблему соотношения двух цивилизационных типологий: азиатской социоцентрической и либеральной антропоцентрической. Именно загаживая окружающую среду и уродуя быт, наплевательски относясь к здоровью и собственной жизни, к близким и неблизким людям, разгильдяйски, безответственно относясь к любому делу, к межличностным, трудовым, человеческим отношениям, традиционный субъект реализуется как полноценный член архаического социоцентрического общества. Всем этим он показывает, что «жизнь дольняя» в его глазах — ничто, а все, что заслуживает другого к себе отношения, лежит за пределами жизни частного лица (прежде всего его самого), трансцендентно этой жизни. Тот же, кто обустраивает свой мир как значимую, самостоятельную сущность, посягает на базовые ценности традиционалиста, а •тому рискует столкнуться с широким веером последствий — от разлитого в духе всеобщего недоброжелательства до «красного петуха».
На самом деле идея трансцендентности Творца неотделима от сознания богоявленности культурного космоса. Творец пребывает в экспликациях социального абсолюта — Церкви, Власти, Государстве, но трансцендентен этому миру. Эмпирический мир православия (и ислама, где этот мотив особенно ярко выражен) богооставлен, лишен высшей санкции.
Структура ценностей социоцентрического общества позволяет инкорпорировать в себя и сохранять веками огромные объемы архаического и варварского субстрата. Если антропоцентрическая социальность перерабатывает варвара, стимулируя его включаться в бесконечный процесс упорядочивания и усложнения приватного пространства, то социоцентрическая создает идеологию, согласно которой такая деятельность сугубо греховна, а поддержание хаоса есть должное отношение к миру сущего.
Именно поэтому создание некоторой, сколько-нибудь приближающейся к европейским стандартам среды требует в нашей стране постоянных и напряженных усилий. Живущий в каморке или бараке архаический субъект, по самой системе своих ценностей не принимающий предметность, забота о которой вменяется ему в обязанность, может создавать и поддерживать ее только в ситуации постоянного присмотра, жесткой муштры и страха наказания. Показательны волны вандализма (разграбления усадеб и разгром заводов), прокатившиеся по России в годы революции. Варвар отвергал и разрушал навязанную ему чуждую культуру.
В свете сказанного выше особое значение приобретает переживаемый ныне культурный переворот. Настоящее наступление на улицы наших городов среды нового, западного качества, явленной в облике блестящих зеркальными окнами банковских контор, офисов, новых магазинов и отелей, — событие эпохальное. Новая среда и старый культурный субъект не смогут ужиться в одном мире. Либо культурная вселенная, стоящая за надвигающимся на нас миром, перелопатит и поглотит традиционную культуру, либо российское общество руками своего архаического арьергарда отторгнет и разрушит очаги нового.
Если попытаться как-то систематизировать или обозначить сферы, в которых реализуются рассматриваемые нами феномены, можно выделить, во-первых, варваризацию среды человеческого существования; во-вторых, варваризацию быта, образа жизни, технологий; в-третьих, варваризацию сферы человеческих отношений. Поскольку материал этот необозрим и достаточно очевиден, остановимся только на одном сюжете, связанном со сферой технологии.
Семьдесят лет сфера технологической культуры была полем напряженного внимания и огромных усилий казалось бы всесильного тоталитарного государства. Тем более выразительна итоговая картина. Экономика нашей страны устойчиво демонстрирует различные степени варваризации технологии промышленного и сельскохозяйственного производства. Тотальные нарушения технологической дисциплины, бесчисленные отступления от стандартов и нормативов, чудовищная нестабильность качества выпускаемой продукции повсеместны и неистребимы. Отечественная продукция фатально уступает зарубежным аналогам, за исключением особых случаев, когда в жертву приносится себестоимость и качество достигается перерасходом ресурсов (выставочные экземпляры, продукция ВПК). Наиболее наглядно это проявляется в неумолимой технической и технологической деградации закупаемых за рубежом производств. Это положение не смог переломить ни сталинский террор, ни послесталинское сочетание административного давления и экономических методов. Возникает ощущение, что качественная деградация промышленности — устойчивая константа экономического развития страны.
Здесь мы имеем дело с сущностной характеристикой культуры. И было бы непростительной ошибкой в поиске объяснения менять местами причину и следствие и валить все на советскую систему. Общество, не способное жить в ситуации внемонопольного производства и конкурентной экономики, создало внерыночную экономику. Социалистическая система производна от качества российской цивилизации, но никак не наоборот.
Здесь также уместно отметить, что волнующий сегодня всех экологический кризис возник на пересечении число варварского, номадического отношения к природе и варварского же отношения к технологии производства. К этому можно прибавить архаически-варварское, потребительски-недоверчивое отношение к науке.
Я едва коснулся данной темы, оставив за кадром целые блоки дисперсного варварства. Мое убеждение состоит в том, что описываемое относится к качественным характеристикам национального целого. Оно растворено в культуре и в тех или иных формах представлено в каждом из нас, в том числе, конечно, и в авторе этих строк.
* * *
Надо сказать, что исследуемый нами предмет давно находится в поле зрения отечественной словесности. Поколение писателей и публицистов говорили о бескультурье, отсталости и разгильдяйстве, враждебности всему красивому и т. д., так что на уровне констатации явление схвачено. Однако бытующие в литературе объяснения вызывают глубокое разочарование, ибо не идут дальше плоских социально-политических схем. Авторы революционно-демократической ориентации искали причину бытового варварства в забитости, в бескультурье и озлобленности простого народа. Публицисты советской эпохи валили все на проклятое прошлое. Самое поразительное то, что сегодняшняя демократическая пресса воспроизводит аналогичную схему. Оказывается, всему виной большевики, которые загадили страну как только пришли к власти 11 .
Дело в том, что все пишущие на эту тему находятся в постоянной внутренней полемике с позицией, согласно которой причины рассматриваемого явления коренятся в природе народа, в его культуре. Отмечая такое объяснение как неприемлемое и оскорбительное, они обречены искать ответы в обстоятельствах, внешних по отношению к авторской самоидентификации.
{Продолжение следует)
Продолжение. Начало статьи см. «ОНС», 1995, № 4
В Европе становление цивилизации шло за счет последовательной рецепции пластов античного материала. См. ЯковенкоИ. Православие и исторические судьбы России. «Общественные науки и современность», 1994, № 2.
См. Ахиезер А. С. Россия: критика исторического опыта. Вып. 1. М., 1991, а также «Общественные науки и современность», 1992, №№ 5—6.
Заметим, что не только революция, но и вся история советского периода хорошо укладывается в предлагаемую логику. Хилиастические истоки Октября сегодня достаточно признаны, однако исследователи молчат о хилиастических истоках заката советской власти. Между тем в 20—50-е годы XX века, пока большая часть общества верила в эсхатологическую перспективу, в то, что она строит прекрасное будущее, т. е. уходит от истории и цивилизации в вечность сказочного бытия, массы были готовы на любые жертвы. Но когда в 80-е . стало окончательно ясно, что в результате построено нормальное общество и хилиастическая перспектива окончательно умерла, массы отказались от коммунизма, и советская власть пала.
Тернер В. Символ и ритуал. М., 1983, с. 20.
Наличие различающихся главного и дворового фасадов — атрибут создаваемой варваром среды. Поздний варвар усваивает, что главный фасад надо сделать красивым, но никакая сила на Земле не заставит его создать (и поддерживать) весь объект, целостную среду на одном уровне, в состоянии упорядоченности и гармонии. Варвар творит для «начальства» зрителя, но не для Бога.
Буровский А. Короткоживущие. «Знание — сила», 1994, № 5.
Отметим, что высокоупорядоченный мир номенклатуры жил за высоким и хорошо охраняемым забором. И это было мудро. То, что «там» живут хорошо и богато, народ понимал. Скрывалась качественная дистанция, то, что наверху живут «по-другому».
См. Невлер Л. Правило для исключений. «Знание — сила», 1988, № 9.
См. Буровский А. Указ. соч.