varvar.ru: Архив / Тексты / Рено / Медикаменты против огорчений в любви |
Варварские тексты: Рено Жаклин. Медикаменты против огорчений в любви
Перевод на русский
Одни привязываются, другие всегда в поиске... Чтобы бороться с депрессией, которая следует за разрывом, психиатр предлагает использовать недавние открытия в области химии мозга.
"Наслаждение любви длится только миг, горе любви длится всю жизнь..." Этот напев, дорогой нашим бабушкам, вышел из моды. Наше общество не ценит больше грусть и неудовлетворенность в чувствах. Оно хочет с ними бороться как с обычными болезнями. Из всех средств тут подразумевается химиотерапия. "Химия любви", таков заголовок работы, которая вышла в свет в Соединенных Штатах под подписью доктора Либовица (Liebowitz), психиатра, воодушевленного последними открытиями в нейрохимии, и который уверяет что, сам получит впечатляющие результаты, леча безутешные огорчения в любви... медикаментами.
Речь не идет о "пилюлях счастья", транквилизаторах, злоупотребление которыми влечет так много несчастий на обоих берегах Атлантики, и которые только временно приглушают тревогу, не трогая ее причин. Что ведет иногда к непоправимой депрессии. Ход доктора Либовица исходит из того, что происходит в нашем мозге, когда мы счастливы или несчастны в любви.
Имеется много способов влюбиться: любовь с первого взгляда, дружба, которая превращается в любовь, привычка, которую обнаруживают одним прекрасным днем, что это любовь и т.д. Имеется много способов быть верным, ревнивым, собственником, реагировать на разрыв. Эти черты записаны в нашей личности. Некоторые влюбляются повторно, они не могут долго хранить свой союз: они разбивают его или их разделяют. Другие являются "супругами": они смогли в своей жизни любить всего 2 или 3 раза, но каждый раз с полной верностью. Некоторые хранят свою независимость, уважая ту, которую любят; другие не могут прожить без нее (него) даже дня. Разделение, просто плохой момент для некоторых, становится для других длительным западанием, раной, ведущей к остановкам в работе, иногда к повторным госпитализациям.
Вся наша чувственная жизнь связана с активностью головного мозга. Отличия между разными способами жить, - и любить в том числе, - должны, следовательно, соотноситься с индивидуальными биологическими особенностями. Вещества, которые воздействуют на психику, медикаменты, или просто кофе, табак или алкоголь, или наркотики, как кокаин или героин, не создают всех составляющих аффективных реакций. Они только их увеличивают, уменьшают или их нарушают. Эмоции действуют тем же способом, побуждая наш мозг вырабатывать вещества, которые возбуждают или тормозят нервные цепи, ответственные за аффективность, то есть за наслаждение или за страдание.
Так эндорфины уменьшают активность нейронов, ответственных за боль (см. Science & Vie N 723). Фенилэтиламин (PEA) действует как продукты типа амфетаминов, которые стимулируют активность нейронов, ответственных за состояние возбуждения. Бетакарболины увеличивают состояние алертности (вплоть до тревоги), тормозя нейроны-ингибиторы (см. Science & Vie N 787, апрель 1983, стр. 26: "On a trouve la molecule de l'anxiete" (Нашли молекулу тревоги)). И перемены в аффективной жизни находятся в зависимости от этих внутренних "наркотиков", эффекты которых сравнимы с эффектами экзогенных наркотиков (вдыхаемых или впрыскиваемых). Удовольствие и огорчение в любви следуют из активации этих нейрохимических систем переживаемыми эмоциями.
Эмоции вообще необходимы организму животного, и человека в частности. Они стимулируют биологическую активность перед лицом внешних обстоятельств, требующих эффективного ответа. Сердечная система и дыхание увеличивают свою работу, биохимические резервы сливаются в кровь, чтобы принести мышцам и органам добавку энергии. Эмоция отвечает на встречу объекта или ситуации, которая ставит под вопрос выживание индивида или вида. Такова причина существования страха, голода, гнева или... любви. У человека фактор, запускающий эмоцию, часто заменен своим символом: изображением, именем, фразой. Наш мозг предназначен для того, чтобы становиться в состояние эмоции с момента получения сигнала, прямого или символического.
Центры в головном мозгу, которые организуют это состояние эмоции, - лимбическая доля и гипоталамус. Эти зоны, расположенные у человека на внутренней поверхности полушарий, иногда называют "древним мозгом", так как их нашли в разных вариациях у всех позвоночных, что удостоверяет их важность для выживания. Начиная с рождения, они отвечают на четкие стимуляции: те, которые означают хорошее самочувствие (для грудного ребенка это удовлетворение примитивных потребностей безопасности - сытости - тепла), или те, которые означают тревогу или страдание (неудовлетворение этих потребностей).
По мере индивидуального созревания научение возрастает, оставляя следы в памяти. Если запомненные ситуации были ассоциированы с хорошим самочувствием или со страданием, они проявляются на уровне лимбической доли. Каждый взрослый владеет целым запасом эмоциональной памяти, наложенным на врожденную "память" (память вида), и варьирующимся для каждого в соответствии с его собственным опытом жизни. Любое новое восприятие сравнивается корой с этой памятью, врожденной или приобретенной. Если имеется достаточное совпадение, эмоция запускается. Затем она ведет, в соответствии с уже имеющейся нацеленностью памяти, к активации может быть удовольствия, может быть страдания. И новое восприятие фиксируется в свою очередь в памяти, обогащая ее.
Фундаментальное утверждение: чем больше личность владеет счастливой памятью, тем больше она имеет шансов перед лицом полностью новой стимуляции переживать ее под видом счастливой эмоции. И наоборот. Это начинается с начала жизни: счастливый младенец имеет больше шансов, чем несчастливый младенец, стать счастливым ребенком, и так далее, что бы ни готовило будущее для первого и для второго. Что будет играть роль в индивидуальных различиях в любви.
Зона памяти лимбической доли, которая будет запускать эмоциональную активацию, когда восприятие тут нашло свое соответствие, находится на уровне 5 височной извилины между корой и совсем древним образованием гиппокампом. Это определили экспериментально на животных, подтверждение было дано через изучение эмоциональных расстройств у человека при поражении этой зоны. Ключ, который запускает, в соответствии с ситуацией, и удовольствие, и страдание или тревогу, похоже находится в двух концах подковы, составленной лимбической долей: это перегородка и миндалина. Удовольствие или страдание, следовательно, вводят в игру настоящие нервные системы внутри мозга. Таковая для удовольствия лучше известна, чем таковая для страдания.
Понятие "система удовольствия" (называемая еще "система вознаграждения") в мозге было выдвинуто Дж. Олдсом (J. Olds) в 1954 году, когда он случайно открыл "самостимуляцию". Он втыкал в мозг крыс электроды, соединенные с маленькими рычагами, на которые животные могли нажимать, чтобы отправить себе в мозг электрический разряд (он хотел научить крыс нажимать на рычаг в ответ на определенные сигналы). Итак, электроды были ровно рядом с зоной, которая ему показалась имеющей соответствие, и крысы замыкались на безудержном нажимании, повторно, в отсутствии сигнала! Они принимали свойства "счастливых крыс" и предпочитали нажимать на рычаг больше, чем есть их любимый корм или совокупляться с наиболее привлекательными партнерами. Олдс описал зону, возбуждение которой провоцировало такое же поведение.
Многочисленные работы засвидетельствовали, что эти реакции удовольствия обязаны активации сети волокон и клеток, которая идет от лобной доли в ствол мозга, проходя через гипоталамус. Зона, которая, похоже, играет особую роль в запуске этой системы, находится на уровне перегородки, очень древнего образования, расположенного впереди лимбической доли. Что касается человека, то имплантировали электроды в соответствующую область (серьезно больным людям) и наблюдали такое же поведение самостимуляции: подвергаемые говорили, что испытывали удовольствие или невыразимое счастье, стимулируя себя...
Это открытие послужило различным экспериментам, для примера, для изучения научения. Известно, что животные мотивированы ожиданием вознаграждения. В некоторых случаях вместо классического лакомства их снабжают электродами в перегородку, и когда они добились успеха, они могут нажимать на рычаг удовольствия (откуда название "система вознаграждения"). Более того, наблюдали, что нейроны, которые обычно стимулируют эту систему волокон, выделяют нейротрансмиттеры семейства катехоламинов (норадреналин (NA) и дофамин (DA)). Следовательно, все наркотики, которые действуют на высвобождение катехоламинов, должны также влиять на запуск системы вознаграждения.
Действительно, когда животному дают амфетамины, констатируют, что проявляется больше NA в синапсах, когда они возбуждены. И когда крыса получила амфетамины, достаточно более слабого тока, чтобы она почувствовала себя вознагражденной. По-другому говоря, амфетамины ломают порог запуска системы удовольствия: стимуляция, которую в обычном состоянии животные переживали бы как нейтральную, становится источником удовольствия, когда они приняли амфетамины.
Гипотеза Либовица, следовательно, состоит в том, что приятная эмоция (активация лимбической системы восприятием, по крайней мере, частично совпадающим с приятным воспоминанием) ведет к высвобождению в мозге фенилэтиламина (PEA). Этот PEA, проявляющийся на уровне перегородки, играет тут роль типа амфетаминов: нейроны перегородки получают, если не постоянно, то, по крайней мере, очень часто, стимуляции, пришедшие из разных частей мозга. Эти стимуляции делаются в виде выбросов NA в синапсы между нервными окончаниями, пришедшими из коры или откуда-то еще (пресинаптические) и нейронами перегородки (постсинаптические). Обычно NA забирается обратно пресинаптическими окончаниями почти сразу после того, как он был высвобожден, его действие на постсинаптическую мембрану короткое и контролируемое. PEA, как и амфетамины, блокирует это поглощение и, с другой стороны, увеличивает количество NA, выделяемого на каждый импульс, так что постсинаптические клетки перегородки, ключ системы удовольствия, подвергаются более интенсивному возбуждению.
На нашем современном уровне знаний эта гипотеза не подтверждена полностью. Либовиц тем не менее не испытывает недостатка в убедительных аргументах:
Либовиц обращается к современными концепциям эволюции человечества, к необходимости для наших далеких предков значительной мотивации для удовлетворения требований размножения в среде, где они знали, что их выживание было постоянно под угрозой. Мозг должен был быть нацелен на то, чтобы делать любовную эмоцию одним из самых могущественных активаторов удовольствия, для того, чтобы они сдавались перед любовным влечением. У людей любовь не есть только лишь побуждение к совокуплению, побуждение, которому бы легко противодействовало разумное беспокойство о индивидуальном выживании (рисковать жизнью, ища или отправляясь вновь найти партнера). Психика все осложняет. Для человека нужно более или менее длительное влечение, которое могло бы породить предусмотренную биологически связь, которая могла бы длиться на время воспитания детей. Доисторическая модель может предусматривать много детей, потому что связь, образованная для первого ребенка, длится достаточно, чтобы другие могли родится.
Наблюдение любовного поведения показывает фундаментальную разницу между двумя одинаково приятными эмоциональными состояниями: периодом влечения и периодом привязанности. Первый, характеризуемый могуществом развернутой энергии, соотносится с одной из фаз поискового поведения, с растормаживанием, с богатством воображения, с активностью предвосхищения будущего счастья. Это период "медового месяца", когда вместе делают все виды "безумств", когда имеют все виды смелости. Друг друга не знают, и каждый украшает другого всеми положительными качествами. Все это соотносится с повторяющейся активностью системы удовольствия под усиленным действием катехоламинов.
То, как мозговые цепи организованы врожденным способом, чтобы вызывать такое поведение, полностью согласуется с тем, что требует выживание вида. Нужно чтобы все возможности соединились для образования будущей связи: фантазии, которые накладываются на реального любимого человека, позволяют не видеть его недостатков (которые могли бы помешать связи), устремление в будущее способствует инициативам, которые будут облегчать воспитание детей, растормаживание и поисковая активность толкают на поиски среды обитания для будущей семьи. Усиленное функционирование катехоламинов приносит психическую и биологическую энергию, необходимую для всей этой активности.
Психическая патология дает весомый аргумент на чашу весов гипотез Либовица благодаря биохимическим изменениям, которые наблюдают у больных манией. Этот термин в психиатрии не имеет того смысла, который есть в обыденном языке. Он означает заболевание, характеризуемое эйфорическим возбуждением с умопомрачительными идеями и большими перепадами настроения. У больных маниакальным синдромом (или больных гипоманиакальным синдромом, у которых болезнь принимает форму нестабильности характера) констатируют тяжелое нарушение, связанное с катехоламинами (резкое увеличение их секреции в моче, и в их обычной форме, и их метаболитов, что свидетельствует, что мозг ими переполнен). В маниакальной фазе наблюдают легкость, с которой субъект повторно влюбляется и вовлекает своего партнера во все виды сумасбродств.
Вторая фаза любви, период привязанности, проявляется в виде совсем другого поведения. Поскольку себя чувствуют привязанными к одному человеку, больше не ищут нового, даже в своей компании: удовлетворяются счастьем быть вместе. Живут в ожидании этого счастья, которое все больше и больше становится потребностью.
Это описание любовной привязанности содержит настоящую модель зависимости от опиатных наркотиков. Потребность в удовольствии увеличивается сама собой. Каждый момент, проведенный с любимым (ой), усиливает его (ее) необходимость. Каждая разлука ведет к настоящему недомоганию, будучи доведенной иногда до тревоги и тоски (которая может принимать форму навязчивой ревности, депрессии, с прибеганием к алкоголю, и т.д.). Встреча после долгой разлуки дает удовольствие еще более яркое, чем раньше, что напоминает "усиление", хорошо известное на опиатной интоксикации: когда синаптические рецепторы, находящиеся в зависимости от опиатов, их лишены, новая добавка наркотика после этого небольшого лишения вызывает морфиническую реакцию более сильную, чем обычно.
Психологи сравнивают эту привязанность со связью, которая соединяет маленького ребенка с его матерью, достаточно похожую на ту, которую наблюдают у других (чем наш) видов, для того, чтобы мы могли бы извлечь из сделанных на животных экспериментах заключения, годные для человека. Давая опиаты молодым животным, уменьшают, вплоть до его исчезновения, пагубный эффект разлуки (отказ от кормления, неподвижность, идущая вплоть до прострации, задержка развития и т.д.). Молодая обезьяна, разлученная со своей матерью, и которая начинает проявлять эту драматическую болезнь разлуки, вновь находит вкус жизни, когда ее помещают в компанию животных ее возраста. Однако, если ей вкалывают налоксон, продукт, который блокирует опиатные рецепторы (см. Science & Vie N 774), присутствие ее маленьких братьев и сестер ничего не дает ей. Она впадает в маразм. Привязанность младенца следовательно тесно связана с природной системой эндорфинов, эффект которых похож на эффект опиатов. Что согласуется с тем, что знают о системе удовольствия. Когда впрыскивают опиаты в мозг крыс, снабженных устройством для самостимуляции, они увеличивают число нажатий. Если, наоборот, им впрыскивают налоксон, число нажатий на рычаг существенно уменьшается, иногда даже, после двух или трех попыток, животное бросает рычаг. Система удовольствия, следовательно, функционирует, заставляя выделять в мозгу эндорфины.
Сходство между поведением человека в ситуации привязанности и поведением индивида, испытывающего потребность в опиатах, параллелизм между привязанностью младенца - в прямой связи с секрецией эндорфинов - и любовной привязанностью, позволяет Либовицу выдвинуть гипотезу, что фаза любовной привязанности находится в зависимости от эндорфинов.
Биологическая схема любви может уточняться так:
Но так же, как для опиатной зависимости, повторяющиеся выбросы эндорфинов по причине похожести стимуляции обречены на механизм толерантности. Когда постсинаптическая мембрана, несущая опиатные рецепторы, повторно стимулируется в течение некоторого времени, она подвергается биологической трансформации, результатом которой является то, что она все меньше и меньше реагирует на одинаковые дозы. Когда речь идет об экзогенных наркотиках, субъект увеличивает дозы чтобы компенсировать уменьшение удовольствия. Когда речь идет о эндорфинах, кроме некоторых особых моментов "кризов любви" соответствующих исключительным пароксизмальным выбросам короткой длительности, похоже, что организм не может увеличивать свой темп их производства выше определенного предела, вероятно, меняющегося в зависимости от особенностей индивида. Удовольствие уменьшается, следуют разочарование или скука, и угрожает разделение.
Но именно потому, что ритм цикла меняется в зависимости от особенностей индивидов, часто получается так, что один из членов пары достигает фазы скуки, в то время как другой находится в полной привязанности! Следовательно, разрыв для последнего является настоящей биологической болью грубой опиатной ломки. Наблюдение поведения показывает тесное подобие тоски наркозависимого, страдающего от отсутствия наркотиков, и тоски покинутого (ой) влюбленного (ой). Из фаз, описанных в болезни отделенной от своей матери молодой обезьяны, иногда почти точно присутствуют: агрессивность и сцены периода тревожного волнения, сменяющиеся подавленной угнетенностью, пассивностью, уходом в себя.
Однако ответ на боль разделения не одинаков у всех. Некоторые быстро возвращаются обратно на поиск нового влечения, или новых удовольствий, алкоголя, разных исследований. "Бегство в работу" является для психолога поведением усиленного исследования, а исследование является только поиском других видов вознаграждения.
Либовиц придает большое значение одному из регионов ствола мозга, голубому пятну, который, похоже, действительно играет существенную роль в феномене опиатной "ломки". Это небольшое ядро (на пределе видимости невооруженным глазом на анатомических препаратах), скрытое в ретикулярной формации (средний слой ствола мозга). Отростки его клеток распространяются в вышележащие отделы мозга вплоть до коры, каждый, разделяясь на десятки и сотни тысяч ветвей, так что небольшое голубое пятно иннервирует огромную массу коры и часть промежуточного мозга. Когда эти волокна возбуждены, они выделяют норадреналин (NA). Они составляют высший норадренергический путь, отличающийся от низшего норадренергического пути, который связан с системой удовольствия.
Голубое пятно интересует множество нейрофизиологов: оно может быть ключом системы тревоги и страдания, как перегородка для системы удовольствия. Чтобы принять эту точку зрения, Либовиц основывается на том факте, что это небольшое ядро окружено нейронами, продуцирующими эндорфины, которые контролируют его активность. В нормальном состоянии они его удерживают в ритме замедленного функционирования. Но если оно освобождено от своего тормоза, голубое пятно входит в фазу усиленной активности. Так, открыли тесную функциональную связь между этим высшим адренергическим путем и комплексом клеток, которая выделяет субстанцию P. Это вещество является регуляторным нейропептидом, как эндорфины, но с противоположным им действием. Клетки для субстанции P составляют обширный путь из волокон и клеток, протягивающийся от среднего мозга до лобной доли, проходя через внутреннюю часть таламуса. Это подобие более латерального и нижележащего пути, представленного системой удовольствия. Активация системы субстанции P может быть биологической основой боли, физической и моральной. Эта гипотеза изучается.
Следовательно, можно, по крайней мере временно, признать, что болезненная тревога разделения соотносится с активацией системы субстанции P под стимулом голубого пятна, освобожденного от своего эндорфинового тормоза. Биология может не только доказывать механизмы удовольствия и огорчения в любви, но также помогать понимать индивидуальные различия в этих областях жизни.
Функционирование норадреналина зависит от ферментных особенностей нервных клеток, которые его производят, и от биологической активности мембран нейронов, где расположены его рецепторы. Это явления сами находятся в зависимости от генетических программ нейронов. И если в своих главных особенностях эти программы одинаковы для человеческого вида, то от индивида к индивиду они имеют значительные не могущие пренебрегаться отличия.
Пример: один из существенных регуляторных механизмов NA состоит из моноаминооксидаз (MAO), уровень производства которых тоже зависит частично от генетических программ. Моноаминооксидазы являются группой ферментов, способных разрушать катехоламины и также PEA, на уровне нервных окончаний, контролируя таким образом запасы вакуолей, готовых выделиться в эти окончания. Эти MAO также находят в тромбоцитах крови в количестве, точно отражающем их настоящее количество в мозге. Следовательно, имеется простое средство для оценки функционирования моноаминооксидаз данного конкретного индивида. Что позволило выявить четкую корреляцию между немного пониженным по сравнению с нормой уровнем этих ферментов и поведением "кайфовщика": дерзость, поиск сильных ощущений (неумеренное пристрастие к рок музыке), слабость социальных запретов, вкус к провокациям. Любовное поведение всегда такое же: частые любовные авантюры без реального учета личности партнера, откуда повторяющиеся разрывы "не моргнув глазом" до того, как наметится хотя бы малейшая фаза привязанности. Они часто имеют потребность "приправлять" свои авантюры, добавляя к ним дополнительные возбудители, алкоголь, оргии.
Субъекты, имеющие более высокий уровень MAO, следовательно, сильнее контролирующий функционирование их NA, прикрепляются к тому, что запустило их систему удовольствия, то есть к личности, к которой они переживают влечение, и быстрее приходят в стадию привязанности.
Другое наблюдение: речь идет на этот раз об отличии в зависимости от пола поведения по отношению к разделению. Мужчины скорее, чем женщины, достигают периода толерантности (или разочарования), но лучше переносят разделение по воле другого.
Либовиц думает, что "мудрость вида" организовала женский мозг (может быть во время сексуализации мозга, которая совершается в течение последних недель жизни плода) так, что женщины более способны к связи привязанности, чем мужчины, так как они являются первым прибежищем для младенцев. Они, следовательно, сделаны такими, чтобы привязываться, в частности, к своим младенцам, но и к их отцу тоже. Это рассуждение может болезненно восприниматься многими сегодня. Но это факт, что выявили связь между половыми гормонами и эндорфинами на уровне мембранных рецепторов нейронов головного мозга. Еще не прояснили значение этих взаимодействий у человека, но у животных отмечают, что они играют роль в половом поведении. Известно, что у женщин гормональные выбросы, которые следуют за родами и сопровождают лактацию, способствуют функции эндорфинов.
В общем, эндорфины высвобождаются более или менее легко в зависимости от особенностей индивидов. Известно, что плацебо, эти лжемедикаменты, используемые чтобы отличать химическую эффективность препарата от его психического эффекта, успокаивают ту же самую боль у одних людей и не успокаивают у других. Только те подвергаются воздействию плацебо, кто выделяют эндорфины немногим после приема "медикамента". Следовательно, для одних ожидание облегчения (то есть активность воображения) достаточно для стимуляции системы эндорфинов, тогда как для других это ничего не дает. Это отличие, похоже, хорошо соотносится с разным биологическим порогом, так как так оно есть у животных с акупунктурой. Под воздействием точной экспериментальной боли у одних животных акупунктура унимает боль, у других нет, первые выделяют эндорфины, но не вторые.
Являются ли эти биологические отличия врожденными (генетическими) или приобретенными (отмеченными в "клеточной памяти")? Этот вопрос еще остается без ответа. Либовиц настаивает на роли обучения. Молодые мужчины чаще, чем девушки, толкаемы на поиски своего удовлетворения через свою собственную поисковую активность, они чувствуют себя более ценимыми, чем девушки, за свои персональные успехи. Что касается девушек, то они часто сформированы ждать удовольствие, которое им принесут, будучи препятствуемы идти его искать самим: их обучают как резерв, который отдыхает в неценении себя.
Следовательно, во время разрыва система удовольствия мужчин, которая "научена" работать, имея в качестве отправной точки новые ощущения, мотивирует их искать эти ощущения. Так или иначе, механизм самооценки находится в хорошем состоянии, и, лишенный удовольствия быть с другим человеком, мужчина легче, чем женщина, находит удовольствие "вновь найти самого себя". Так может быть заблокирована тревога разделения. Для женщин спасение во встрече с другим партнером, который им вернет удовольствие привязанности.
Это короткое изложение отличий в поведении немного карикатурно. Однако оно может помочь понять статистику психиатров. Депрессии, следующие за разрывом, чаще встречаются у женщин. Наоборот, мужчины чаще страдают от депрессий, когда они теряют свою работу. Достаточно причин могут объяснить этот феномен... но некоторые исследователи думают, что профессиональный разрыв есть, как и любовный разрыв, причина тоски разделения, то есть блокирования системы эндорфинов. В случае служебного разрыва рана также наносится на уровне самооценки: мужчина попадает в невозможность больше укрываться в удовольствии "вновь найти самого себя".
Эти биологические соображения заставили Либовица и других добавить медикаментозное лечение к психологическому лечению безутешных огорчений в любви и депрессий, следующих за увольнением. Они предлагают использование медикаментов, которые активизируют функционирование адреналина, приводя к настоящей трансформации способа существования. Не только исчезает огорчение, но личность самопроизвольно изменяет свои суждения, поворачивает свои надежды в сторону новых путей (пробуждение поисковой активности), открывает или вновь открывает удовлетворение более высокой оценкой себя.
Наконец, можно бы задаться вопросом, как одна пара может длиться всю жизнь. Либовиц думает, что это возможно, когда система удовольствия время от времени получает новый импульс через новые стимуляции. Он придает значение ссорам, после которых "начинают с нуля", и также небольшим изменам, которые позволяют переоценить первую привязанность. Все, что затрудняет расцвет любви, только еще больше усиливает ее: борьба за воссоединение с любимым (ой) поддерживает ритм выбросов норадреналина и повторяющиеся разлуки приводят к усилению при каждой встрече. Новые удовольствия, разделенные вместе, также могут изменить состояние биологической связи привязанности, разнообразием вводя новое возбуждение. Тут хорошо видно, что связь привязанности рискует умереть от неподвижности. Неожиданность, фантазию и иногда трудности!
ОДИН СЛУЧАЙ ОГОРЧЕНИЯ В ЛЮБВИ Либовиц рассказывает случай одной замужней молодой женщины, пришедшей в больницу в полной депрессии. Ее муж ее покинул в пользу соперницы, которую он также намеревался поселить в супружеском доме. Здоровым отношением к такому оскорблению стал энергичный отказ. Но пациентка была готова все принять, чтобы не терять неверного. Она была в состоянии острой нехватки эндорфинов и старалась вновь найти контакт с любимым, контакт, который стал единственной причиной выделения эндорфинов. Годы, предшествовавшие этому кризису, были, тем не менее, очень трудными для этой личности, которая была на психотерапии долгое время. Но, видя свое состояние ухудшающимся, она решилась. Либовиц удовлетворился медикаментозным антидепрессивным лечением, нацеленным на усиление ее норадреналиновой функции, используя препарат, который действует по типу PEA ( скорее всего, это был препарат амфетаминового ряда - прим. переводчика ). По завершении трех недель не только была побеждена депрессия, но без психотерапии жизненные установки этой женщины оказались полностью трансформированными! Она сказала своим старым изумленным психотерапевтам: "Вы знаете, эта история с моим мужем нелепа. Я его твердо попросила выбрать между приличной семейной жизнью и разводом". Следовательно, антидепрессивное лечение не только убрало болезнь. Оно устранило препятствие самовыражению личности этой пациентки, которая обрела сама свою автономию, все еще любя своего мужа. На самом деле химическое лечение не "поменяло личность", оно ее освободило от тоски разрыва связи привязанности. Что позволило пациентке вновь обрести законное удовлетворение самоуважения, следовательно, нормальный ритм выделения эндорфинов, который ее вылечил от его грубого лишения. Итак, химическое лечение огорчений в любви есть лечение антидепрессивного типа (адаптированное к биологическому состоянию личности). Оно предназначено усиливать способность норадреналина запускать ключ системы удовольствия, тогда многочисленные события повседневной жизни нормально поддерживают регулярное выделение эндорфинов. |
Dr Jacqueline RENAUD
Источник:
Реклама: