| varvar.ru: Архив / Тексты / Налимов / Вселенная Смыслов |
Реклама:
От имени журнала беседу с В. НАЛИМОВЫМ провели научный сотрудник МГУ имени М. В. Ломоносова Ж. ДРОГАЛИНА и редактор отдела «ОНС» К. ЗУЕВ.
«ОНС» Одним из центральных моментов вашего миропонимания является особое толкование понятия «смысл», отличающееся от его обычного употребления в логике. Разъясните, пожалуйста, вашу концепцию.
В. Н. Моя позиция близка к философской герменевтике. Для меня смысл — понятие не логическое, а онтологическое. Это категория сущего. Смыслы, как это мне представляется, существуют изначально, так же как существуют фундаментальные физические константы (антропный принцип). Существуют, не будучи созданными.
Природа смыслов может быть схвачена только в их динамике. Только через проявление их в Бытии, содержащем сознание.
Динамическое раскрытие природы смысла может быть достигнуто только через одновременный анализ семантической триады: смысл, текст, язык. Любой элемент этой триады может быть определен через два других. Здесь мы обращаемся к так называемому «циклическому определению». Скажем:
Смыслы — это то, из чего создаются тексты с помощью языка.
Тексты — это то, что создано из смыслов с помощью языка.
Язык — это средство, с помощью которого из смыслов рождаются тексты.
Триада становится синонимом сознания.
Тексты, в моем понимании,—это структуры, организуемые вероятностным взвешиванием смыслов. Взвешивание — это придание элементарным смыслам вероятностной меры.
Вероятностное взвешивание — это анти-Аристотелева логика. Она позволяет оперировать размытыми смыслами, раскрывающимися на глубинных уровнях сознания. Это — логика творческого процесса. Аристотелева логика вторична. Она редуцирует смысловой континуум к дискретам — словам, за которыми скрыто стоит множество смыслов. Желая серьезно понять дискретно написанные тексты, мы обращаемся к скрытой размытости. Понимание становится личностным. Более того, оно всегда ситуационно. Вспомним: в течение двух последних тысячелетий религиозная мысль была непрестанно занята реинтерпретацией одних и тех же исходных текстов, придавая им различные смыслы — веса. Сейчас этот процесс, кажется, обостряется. В несколько более завуалированной форме это происходит и в философии, и даже в науке.
Моей задачей является попытка понять роль смыслов во Вселенной. А если быть скромнее, хотя бы оценить роль смыслов в существовании человека.
«ОНС» Василий Васильевич, почему, рассматривая философские проблемы, вы обращаетесь к математике? У многих читателей это вызывает неприятие.
В. Н. Для этого есть достаточно оснований. Понимание у нас рождается через образы. По-видимому, это сознавали уже мыслители христианского Средиземноморья. В Евангелии от Филиппа мы читаем удивительные слова: «Истина не пришла в мир обнаженной, но она пришла в символах и образах. Он не получит ее по-другому. Есть возрождение и образ возрождения. Следует воистину возродить их через образ».
Ранее люди заимствовали образы из обыденной жизни, обращаясь непосредственно к сенсорному опыту. Теперь эти образы семантически истощились. Философия стала замирать — об этом я и пишу в работе «В поисках иных смыслов».
Для дальнейшего развития философии нужны новые образы. Их можно, как это мне представляется, заимствовать из математики и современной физики, которая также математична. Наконец, нам стало ясно, что человек так странно устроен, что воспринимает Мир через математические представления: через число во всем многообразии его проявления; через время, исчисляемое числом; через пространство, задаваемое множеством геометрий; через вероятностную меру, исчисляемую опять-таки числом, и, наконец, через логику, смыкающуюся с математикой (логика исчислений). В начале нашего века стало возможным говорить о математизации логики, хотя эту тему поднимал еще Г. Лейбниц.
Обращение к математике позволило мне аксиоматизировать свою систему представлений. Философия должна будет стать по-настоящему дедуктивной (такой ее пытался сделать Б. Спиноза). Сейчас, особенно в экзистенциализме, мы имеем дело, скорее, с философской... поэзией. И это в каком-то смысле прекрасно. Но отсутствие аксиоматики лишает возможности вести дискуссию. А тогда в чем смысл философии?
В моих построениях математика легко понимаема. Я формулирую аксиомы и, исходя из них, строю модель, не доказывая теорем. Мой подход близок к так называемой интуиционистской логике, на которой базируются интуиционистская математика и близкие ей направления конструктивной математики (Л. Брауэр, А. Гейтинг).
«ОНС» Расскажите, пожалуйста, о развиваемой вами математической модели сознания.
В. Н. Главным своим достижением я считаю разработку вероятностно ориентированной теории сознания — аксиоматической системы, построенной на обращении к формуле Бейеса, которая ранее использовалась только в математической статистике. Исходные посылки: (1) Будем считать, что весь воспринимаемый нами эволюционирующий мир можно рассматривать как множество текстов. Наша культура держится на текстах. Сам человек, его эго — это текст. Когда мы, например, говорим о биосфере, текстами становятся отдельные особи, виды и другие составляющие биосферы. В неживой сфере пейзаж — это тоже текст.
(2) Тексты характеризуются дискретной (семиотической) и континуальной ( семантической) составляющими.
(3) Семантика определяется вероятностно задаваемой структурой смыслов, Смыслы — это есть то, что делает знаковую систему текстом.
(4) Изначально все возможные смыслы мира как-то соотнесены с линейным континуумом Кантора — числовой осью LI, на которой в порядке возрастания их величин расположены все вещественные числа. Иными словами, смыслы Мира спрессованы так, как спрессованы числа на действительной оси.
(5) Спрессованность смыслов — это нераспакованный (непроявленный) Мир: семантический вакуум.
(6) Распаковывание (появление текстов) осуществляется вероятностным взвешиванием оси j.i: разным ее участкам приписывается разная мера. Метрика шкалы [I предполагается изначально заданной и остающейся неизменной.
(7) Соответственно, семантика каждого конкретного текста задается своей функцией распределения (плотностью вероятности)—p(in). Будем полагать, что функция распределения достаточно гладкая и асимптотически приближается (если иное специально не оговорено) к оси абсцисс. В общем случае можно говорить о текстах, определяемых функцией распределения вероятности, задаваемой на многомерном пространстве. В тексте смыслы всегда оказываются заданными избирательно. Нам не дано знать все. Напомню английскую пословицу:
«Знать все — значит не знать ничего». Функция р(и) оказывается тем окном, через которое нам дана возможность всматриваться в семантический мир.
Правило вывода
Изменение текста — его эволюция — связано со спонтанным появлением в некой ситуации у фильтра— p(y/m) мультипликативно взаимодействующего с исходной функцией p(m) Взаимодействие задается известной формулой Бейеса:
p(m/y) =kp(m)p(y/m)
где: p(m/y) — условная функция распределения, определяющая семантику нового текста, возникающего после эволюционного толчка у; k — константа нормировки. Формула Бейеса в нашем случае выступает как силлогизм: из двух посылок p(m) и p(y/m) с необходимостью следует текст с новой семантикой. p(m/y) . В силлогизме Бейеса, в отличие от категорического силлогизма Аристотеля, как обе посылки, так и возникшее из них следствие носят не атомарный, а вероятностно размытый характер. Формула (теорема) Бейеса традиционно используется для вычисления апостериорных событий через априорные вероятности. Я сделал обобщение, придав статистической формуле новое — логическое значение. Теперь можно говорить о силлогизме Бейеса—Налимова и, соответственно, о новой — бейесовской логике.
«ОНС» Что же дает вероятностная логика, задаваемая бейесовским силлогизмом?
В. Н, Перед нами открывается возможность осмыслить процесс понимания текстов.
Как мы понимаем тексты? Как мы понимаем друг друга, если говорим на языке, слова которого не имеют точечных (атомарных) смыслов? Как, скажем, можем мы понимать смысл английского слова «set», значения которого в двухтомном англо-русском словаре разъясняется посредством 1816 слов? Почему мы любим метафорически насыщенные тексты? Каким образом мы понимаем фразы явно алогичные, подчас формально бессмысленные с позиций привычной нам логики? Как переводим мы иностранные тексты, если для ведущих слов текста часто не находятся семантически однозначные слова на другом языке?
Мне представляется, эти и подобные им вопросы являются ключевыми как для понимания природы нашего сознания, так и для поиска путей развития искусственного интеллекта. Я сформулировал их со всей остротой еще лет двадцать пять тому назад. Первым, правда, теоретически еще недостаточно четко разработанным ответом на них была книга «Вероятностная модель языка». Позднее к этой теме я возвращался во всех своих публикациях, относящихся к проблеме сознания.
Ответ, коротко говоря, звучит так: читая или ведя беседу, мы оказываемся вовлеченными в языковую игру, погружая важные для данного текста слова в ту или иную, новую для нас ситуацию y , порождающую фильтр понимания p(y/m) . Смысл слова, таким образом, сужается — конкретизируется. Но выбор фильтра всегда личностей. Бейесовская логика, в отличие от аристотелевой, всегда свободна — свободна в понимании текста. Мы знаем на своем опыте, как тоталитаризм пытался изжить эту свободу. Именно свобода понимания делает наше общество гибким.
Языковые игры могут не только сужать, но и расширять смысл слова. В этом случае фильтры, отвечающие некоторой ситуации y , придают высокий уровень значимости словарно недостаточно проявленному (для данного слова) участку шкалы и. Другим примером расширения смысла является создание нового, двухслойного термина. Таким вновь отчеканенным термином оказалось, например, словосочетание «искусственный интеллект», поскольку оно объединяло как бы два принципиально разных начала. Смысл этого термина надо рассматривать как задаваемый двумерной функцией распределения p(m 1 m 2 ) раскрывающей корреляционную связанность двух вероятностно упорядоченных смысловых структур. Я сам ввел новый двумерный термин силлогизм Бейеса, связывающий смыслы, ранее остававшиеся несвязанными. Хочется отметить, что древние индийцы, как об этом писал В. Топоров, творческое раскрытие слова осуществляли через присоединение к нему длинных синонимических рядов. Так использовалась многомерная семантика.
Понимание научных, философских и религиозных концепций носит также бейесовский характер. Можно, скажем, задать вопрос: был ли Т. Лысенко дарвинистом? Ответ будет, безусловно, положительным. Теория Дарвина построена как весьма размытая система представлений. Лысенко подошел к пониманию этой теории с каких-то глубоко личностных позиций. Его фильтр предпочтения стал таким, что основная масса плотности вероятности функции p(y/m) оказалась на хвостовой части распределения p(m) , определявшей построение самого Дарвина. Так получился лысенковский вариант дарвинизма. Лысенковщина — это скверный анекдот в науке. Но ведь в нашей стране и гегелианский марксизм был воспринят в его ленинском понимании и был поддержан миллионами людей, включая многих ученых, философов и православных служителей церкви. И здесь хочется обратить внимание на то, что некоторые интерпретации философских или квазифилософских высказываний могут обретать характер мировоззренческих эпидемий. И сегодня актуально предупреждение Д. Бонхоффера: «Глупость — еще более опасный враг добра, чем злоба... Против глупости мы беззащитны». А как будут интерпретировать наши философские разработки? Фильтры возникают спонтанно — это значит, что мы не можем раскрыть причину их появления. Их нельзя прогнозировать.
В системе бейесовской логики, отвечающей глубинному мышлению, некоторые идеи раскрываются более отчетливо, чем в привычной нам системе логических построений. Поясним это хотя бы одним примером.
Свобода воли — что это значит? Еще Гегель обратил внимание на то, что идея свободы в большей степени, чем какая-либо другая, подвержена «величайшим недоразумениям». И действительно, западный мыслитель в соответствии с требованием логической мысли всегда пытался тщательно отделить свободное поведение от заранее заданного. И это, естественно, приводило к нескончаемым недоразумениям.
Безусловная свобода немыслима. Абсолютно свободный человек должен был бы прежде всего быть свободным от системы его ценностных представлений. Это значит, что состояние его сознания, задаваемое функцией p(ji), вырождается в неусеченное (устремляющееся в бесконечность) прямоугольное распределение. При этом, в силу условий нормировки, отрезок, отсекаемый по оси ординат прямой, задающей это распределение, будет стремиться к нулю. Строго говоря, само представление о функции распределения p(m) теряет свой смысл — порождение любого фильтра p(y/m) становится просто бессмысленной задачей. Индивидуальность умирает естественной смертью, она превращается в ничто или во все, лишившись ценностных представлений. Смыслы исчезают, потеряв селективность в оценке. Семантический континуум возвращается в свое нераспакованное состояние. Оказывается, что свобода — это только свобода в выборе фильтров. И если это так, свободным может быть только несвободный человек. В этом парадоксальность понятия «свобода».
Отмечу, приведенные здесь соображения дают нам возможность понять, что значит состояние нирваны — понятия, трудно поддающегося осмыслению в западной культуре. Нирвана — это сглаживание кармически заданной селективности смысловых (и в то же время ценностных) представлений. Это потеря личности, задаваемой смысловой селективностью. Это и потеря творчества, поскольку теряется возможность оперирования с фильтрами. Нирвана — это абсолютная свобода. Свобода, порождаемая умиранием личности.
«ОНС» Обратимся теперь к вашему пониманию смысловой природы личности. В книге «Спонтанность сознания» есть интригующий параграф «Эго человека как вероятностно заданная проявленность семантического поля». Поясните, пожалуйста.
В. Н. Я выделяю четыре структурные составляющие вероятностно ориентированной модели личности:
1. Индивидуальность человека — его эго — задается плотностью вероятности p(m) . Эта функция может быть почти иглоподобной или размытой, иногда асимметричной или многовершинной. Этим до некоторой степени определяются типы людей. Эго — не стабильное состояние, а процесс, ибо система ценностных представлений непрестанно меняется, особенно в острых жизненных ситуациях. Эго человека можно рассматривать как текст, но совершенный, живой текст, способный к нескончаемой реинтерпретации самого себя.
2. Метаэго — способность к спонтанному генерированию фильтра. Это, пожалуй, наиболее сильная характеристика личности: человек остается самим собой — сохраняет свою индивидуальность — до тех пор, пока у него сохраняется способность к генерированию нетривиальных фильтров, особенно в острых жизненных ситуациях. В плане моральном так реализуется его достоинство. Если Эго человека — это его открытость Миру земного действия, то Метаэго — открытость космическому или иначе — трансличностному началу. Человек выступает в роли моста, соединяющего два аспекта Мироздания: его сейчасность и его надвремен-ность. (Отмечу, что мой подход близок к трансперсональной психологии, опирающейся на трансличностный, выходящий за биографические пределы опыт.) Космическое начало — надвременно, оно хранит в себе как неизжитое прошлое культуры, так и потенциальное многообразие возможного будущего. В своем свободном выборе фильтров предпочтения мы вливаемся в трансличностные аспекты движения мировой истории, беря на себя долю ответственности за ход ее развития.
3. Многомерность сознания. Она описывается плотностью вероятностей на многомерном семантическом пространстве p(m 1 , m 2 , ...,m n ) Таким образом, отдельные составляющие личностных проявлений в той или иной степени оказываются корреляционно связанными. Каждый из нас хотя бы двумерен — иначе откуда берется тот внутренний диалог, который мы непрестанно ведем сами с собой.
Многомерность личности может быть и очень высокой. Ярчайший пример — Ф. Достоевский, автор парадоксального многообразия персонажей. Создается впечатление, что Достоевский как бы «выплеснул» в своих героев тяготившую его Многомерность.
Мультиперсональность сейчас широко обсуждается в западной психиатрии. Она оказывается связанной как с явно патологическими проявлениями, так и с творческой активностью. Патологической оказывается абсолютно неупорядоченная, ортогонально расщепленная личность. В крайних своих проявлениях такое расщепление может приводить к тому, что в разные моменты времени могут проявлять себя разные составляющие личности, при этом одна из них может быть неосведомлена о мотивах другой. Может случиться так, что две составляющих личности будут порознь эксплуатировать одно и то же тело. В то же время корреляционная связанность составляющих личности может создать гармоническую Мультиперсональность, открытую свободному восприятию Мира. Многомерное раскрытие личности — это, несомненно, путь к преодолению социальной отчужденности и агрессии. Это создание нового человека, приспособленного к обитанию в среде социального и интеллектуального полиморфизма.
С увеличением многомерности текстов изощренность распаковки сематичес-кого континуума увеличивается: появляются новые параметры распаковки — коэффициенты корреляции.
4. Гиперличность — представление о личности как о семантической структуре, воплощенной в разных физических телах: здесь речь идет о гипнозе, о феномене трансфера в психоанализе, о возникновении коллективного сознания у возбужденной толпы, о коллективном экстазе в религиозных мистериях, о состоянии глубокой влюбленности и о специальной практике слияний личностей в тантризме.
«ОНС» Для полного понимания вашей концепции, наверное, нужно сказать и о предложенной вами карте сознания. В. Н. Мы можем представить наше сознание как многоярусную структуру: 1. Уровень мышления, опирающийся на логику Аристотеля. Здесь создаются тексты, удобные для понимания. Этот уровень выполняет информационную службу сознания.
2. Уровень предмышления. Здесь, опираясь на бейесовскую логику, вырабатываются предпосылки, необходимые для построения текстов аристотелевой логики.
3. Подвалы сознания. На этом уровне происходит чувственное созерцание образов. Здесь осуществляется встреча с архетипами коллективного бессознательного, если пользоваться терминологией К. Юнга.
4. Вся структура в целом опирается на физическое тело, где действуют нейро-пептиды. Здесь имеется в виду прежде всего общесоматическое состояние человека. Те измененные состояния сознания, которыми так интересуется сейчас трансперсональная психология, возникают при отключении верхнего, логически структурированного уровня. Отключение осуществляется направленными воздействиями на тело — релаксацией, сенсорной депривацией, регулированием дыхания, специальными физическими упражнениями или даже особым массажем и, наконец, просто принятием психоделиков. В этой системе представлений не только мозг, но и все тело становится одним из уровней сознания.
5. Уровень метасознания. Этот уровень принадлежит уже трансличностному сознанию (ноосфере, или космической плероме гностиков), взаимодействующему с телесно-капсулизированным сознанием человека через бейесовскую логику. На этом уровне происходит спонтанное порождение импульсов, несущих творческую искру, которую я называю «бейесовскими фильтрами».
6. Включенность в собственно космический процесс. Есть некоторые основания полагать, что в Космосе — иных мирах — протекают процессы, непосредственно нам не доступные, но оказывающие воздействие на земную жизнь через человека.
Трудно представить, что во всей Вселенной существуем только мы одни. Здесь я говорю не столько о вере в такую возможность, сколько об обоснованности (разумности) нашего воображения.
«ОНС» Следовательно, уместно говорить и о смыслах в биосфере?
В. Н . Я исхожу из того, что морфофизиологические признаки можно рассматривать как элементарные смыслы, порождающие тексты мира живого. Полагаю, что все возможное многообразие этих признаков изначально упорядочено на числовой оси Тогда биосфера предстает перед нами как вероятностно взвешенная распаковка континуума биологических смыслов. Здесь я опираюсь на представления генетика Р. Хесина, утверждающего, что элементы генофонда Мира объединены в общий генофонд живого. Отдельная особь — тот же текст, задаваемый плотностью вероятности p(m) . Следовательно, вид — многомерное распределение, построенное на осях m 1 , m 2 , ...,m n ) соответствующих отдельным составляющим вида.
Опуская подробности бейесовского описания эволюционизма, ограничусь отдельными примерами. Обратим внимание прежде всего на отмеченное А. Любищевым телеогенетическое сходство животных, проявляющееся в том, что эволюция дает сходные решения задач, независимо от факторов, осуществляющих эти решения (сходство ихтиозавров, дельфинов, рыб и т. д.); на гомологические ряды Н. Вавилова — представление о том, что целые семейства растений в общем характеризуются определенным циклом изменчивостей; на не-отическую теорию происхождения человека, оправдывающую представление о пятнистом характере эволюции, т. е. быстром и радикальном изменении целого паттерна признаков.
«ОНС» Остановимся на проблеме «сознание—материя». Вы ведь давно работаете над этим?
В. Н. Извечная проблема, и вряд ли она когда-нибудь будет достаточно освещена. Р. Декарт на 300 лет задержал обсуждение этой темы. Его дуализм: тело — пространственно протяженно, мыслящая душа — нет. Следовательно, мы имеем дело с двумя различными субстанциями. Это противостояние не было разрушено представлением И. Канта о том, что пространство — не более, чем априорная форма чувственного созерцания.
Теперь мы понимаем, что априорная форма восприятия зависит от наблюдателя и может быть различно задана. В своих построениях я показал, что сознание можно интерпретировать, опираясь на геометрические представления. Это существенно, ибо теоретическая физика реализуется через нетривиальную геометризацию физических представлений.
Желая перебросить мост между сознанием (смыслами) и материей, мы должны углублять геометризацию семантических построений. Можно показать, что бейе-совская логика в какой-то степени эквивалентна возможной метрической логике. Это значит, что можно отказаться от постулата о постоянстве метрики и рассматривать изменение функции p(ji) как результат локальных варьирований масштабностью семантически насыщенного пространства. Таким образом может раскрыться глубоко геометризированная картина мироздания. Текст, любой текст, начнет выступать перед нами как возбужденное (т. е. разномасштабное) состояние семантически насыщенного пространства, становясь семантическим экситоном. Здесь мы близко подошли к идеям, которые еще в начале нашего века развивал известный немецкий математик Г. Вейль. Теперь эти идеи обернулись созданием общей теории калибровочных полей в подходах Т. Редже и Р. Утиямы. Хочется надеяться, что таким образом откроется возможность построения сверхъединой теории поля, объединяющего оба мира — физический и семантический. Правда, построение единой теории поля в физике еще не закончено.
«ОНС» В вашей последней книге привлекает внимание читателей прежде всего глава, посвященная самоорганизации. Расскажите, пожалуйста, об этой проблеме.
В. Н. Это серьезная и в то же время очень трудная тема. Если мы посмотрим на историю развития человечества, то увидим, что в миропонимании раннего человека преобладало представление о причинно-следственной связи. Мир был жестко логизирован. Все было кем-то создано, все кем-то управляемо, вплоть до мелочей. В Новом Завете говорится, что «у нас же и волосы на голове все сочтены».
Теперь ситуация существенно меняется. У нас больше не хватает воображения для того, чтобы, опираясь на принцип причинной обусловленности, объяснить появление фундаментальных констант в антропном принципе или возникновение единого генофонда. А как объяснить демоническое начало, с такой силой раскрывшееся в XX веке?! «Архетип» детерминизма больше не работает. Уже Ф. Ницше понял, что «мир представляется нам логизированным, потому что мы сами его сначала логизировали».
Мы начинаем размышлять о самоорганизации. Самоорганизация — это спонтанность. Спонтанность — это беспричинность. Это обращение к вероятностной логике, логике свободного мышления, не связанной аристотелевым силлогизмом.
Раньше я пытался показать, как спонтанность порождает тексты в области мышления и в биологическом эволюционизме. То же самое хочется увидеть и в неживой природе — граница между живым и неживым как мы сейчас знаем, нечеткая.
Вот, скажем, перед нами ландшафт скалистой морской бухты. Процессы в ней идут очень медленно, незаметно для нашего глаза. Но попробуйте мысленно изменить масштаб времени и посмотреть на нее с позиций «долгожителя», например секвойи. И мы увидим в бухте жизнеподобные перемены, особенно-если будем рассматривать ее как целостную экологическую систему. Закономерен вопрос: идут ли г се изменения в этой системе в соответствии с причинно-следственными связями или мы здесь имеем дело, скорее, со спонтанностью происходящего? Кто сможет ответить на этот вопрос, не опираясь на заранее заданную убежденность? Напомним высказывание Гегеля о том, что «земля есть живая целостность или особый организм...». Вспомним о мифологических представлениях, где Земля — живое тело, находящееся в дремотном состоянии.
Спонтанность невольно связывается с представлением о сознании, ибо только сознание может действовать свободно — независимо от причинно-следственных связей. Обращение к спонтанности — это отказ от произвола заданного нами логизирования Мира. И здесь возникают вопросы: не существует ли сознание, хотя бы в слабых формах своего проявления, во всей Вселенной? Как это возможно?
Из а нтропного принципа следует, что состояние нашей Вселенной задается выбором неких чисел. В уравнении Шрёдингера мы имеем дело с плотностью вероятности, выражаемой числом. Но природа числа не физична, а семантична. Во Вселенной можно говорить о числе только когда появляется Наблюдатель. И разве Наблюдателем может быть лишь один человек? Может быть, сама Вселенная устроена таким образом, что обладает способностью быть Наблюдателем? А если это так, значит, Вселенная является носителем квазисрзнания.
Это серьезный предмет для размышления. Это — переворот в нашем миропонимании.
«ОНС» Из сказанного вами следует, что, накапливая знание, мы одновременно увеличиваем не-знание, к тому же серьезно аргументированное?
В. Н. Да, развивая наше Знание, мы все ближе подбираемся к Запредельному, к Тайне. Перед нами раскрывается гигантский Образ ученого He-Знания, который следует не разрушать, измельчая, но углублять, расширяя. Таинственен и сам человек. И Мир есть Тайна, и Бог есть Тайна.
Мы можем говорить о не-знании, потому что знать истину нам, людям, не дано. Все осмысленное нами — условно. Не более. Наш прогресс заключается в том, чтобы непрестанно расширять и углублять те условия, при которых мы формулируем свои высказывания. Но при этом все наши построения превращаются в не-знание. Когда-то наши предки были уверены в том, что знают, как был создан Мир, знали единую — Евклидову — геометрию, единую — Аристотелеву — логику...
А что мы знаем теперь с такой же уверенностью? Наше «уверенное» знание стало обращаться в не-знание.
Наше Знание расширяется через аргументированное Не-знание. «ОНС» Насколько близки ваши представления философской классике?
В. Н. Мой подход можно рассматривать как дальнейшее развитие философии Платона (в какой-то степени даже Анаксагора), а также, конечно, Плотина, понявшего чисто интуитивно роль числа в Мироздании. У Платона мы находим высказывание об изначальном существовании идей. Его учение о Едином (в диалоге «Парменид») выглядит сейчас как попытка раскрытия представления о континууме доступными тогда средствами. Единое оказывается у Платона связанным с многим через число. Многое у него не является частью единого, а содержит в себе все целое. У меня как раз и показывается, что изначально существующий континуум смыслов проявляется через число без разбиения его на части.
У Николая Кузанского есть работа «Об ученом незнании», написанная в 1440 году, у Декарта — высказывание (правда, беглое) о несчетности смыслов:
«Истины... перечислить нельзя...». Представление Спинозы о первичном начале — субстанции, состоящей из бесконечно многих атрибутов, — сходно с моим представлением о семантическом вакууме. Сближает меня со Спинозой его попытка аксиоматизировать философскую мысль. У Канта находим высказывание о том, что «...всякое человеческое познание начинается с созерцаний, переходит от них к понятиям и заканчивается идеями...». У Гегеля, соответственно, говорится о воспроизводящей силе воображения, заставляющей «...образы подниматься на поверхность сознания...». У Ницше читаем: «Сначала образы; объяснить, как возникают образы в уме, затем слова, отнесенные к образам...». О природе личности Ницше говорит: «...Мои гипотезы: Субъект как множественность...». У Л. Витгенштейна: «То, что образ изображает, есть его смысл». У М. Мерло-Понти находим такие слова: «В силу того, что мы находимся в мире, мы приговорены к смыслам...». У Ж.-П. Сартра: «...трансцендентальное сознание есть безличностная спонтанность...», «...человек осужден быть свободным», «человек... осужден в каждый момент изобретать человека...». У М. Хайдеггера: «Язык есть дом Бытия». У Х.-Р. Гадамера: «...язык — это центральная точка, где «я» и мир встречаются или, скорее, обнаруживают исходное единство...». И, наконец, у А. Уайтхеда:
«Творчество — это наиболее универсальное из универсальных сущностей, характеризующее конечную природу фактов...».
В моей модели творчество выступает как надличностная трансцендентальная Спонтанность. Основой Мироздания мне хочется признать творческое начало. Тогда возможно говорить и о смысле Мира, и о месте человека в нем. Смысл Мира — в раскрытии потенциально заложенных в нем смыслов. Смысл жизни человека — активное участие в этом процессе.
«ОНС» Василий Васильевич! Вы сочетаете в себе философа, физика, математика, логика, может быть, даже эзотерика... Кем вы сам себя считаете?
В. Н. Я свободный мыслитель, но это не профессия, а призвание. Большую часть своей жизни я работал как ученый в области физики и прикладной математики. Именно за эту работу я получал жалование. Философией и религией я стал интересоваться с ранней юности, за что и расплатился ГУЛАГом. Философию я изучал выборочно, читая и обсуждая только то, что меня интересует. Сдавая кандидатские экзамены, я получил по философии только тройку, так как не мог ответить на вопрос о том, что написано в Послесловии к третьему тому «Капитала». Да, я так и не прочел этот классический труд — не читается.
Мои книги философской направленности издавались часто большими тиражами и быстро раскупались. Но кто их читает, я не знаю. Во всяком случае Институт философии РАН ими не интересуется. Но я, как М. Волошин, могу сказать, что «мой дом открыт навстречу всех дорог». Приходят ко мне многие, в том числе студенты и некоторые аспиранты философского факультета МГУ, как бы восстанавливая давнюю университетскую традицию — семинар на дому у профессора... старого профессора.
Я интересуюсь по-прежнему и религиозными темами, полагая, что каждый из нас, не будучи профессионалом-теологом, должен разработать свою личностную теологию.
«ОНС» Вы не боитесь упрека в дилетантизме?
В. Н. Дилетантизм, несомненно, опасен. Но он часто возникает из-за узости знаний, из-за чрезмерной специализации. И именно это становится серьезной опасностью.
Узкая специализация особенно бросается в глаза в США — ведущей стране мира. Соблазн успеха в узкой специализации велик, но и опасен одновременно. Сейчас складывается странная ситуация: каждый, занимающийся творческой деятельностью, владеет лишь одной узкой областью. Культура обретает лоскутный характер. Она перестает действовать. Оказывается существующей, не существуя — она есть, но реально не работает.
Надо изменить систему высшего образования. Университет — в соответствии с его наименованием — должен готовить не узких специалистов, а интеллигентов широкого профиля. Специализация должна рождаться в процессе работы — на хорошо подготовленном фундаменте, не позволяющем замыкаться только на своей профессии. Об этом я писал, но отклика не получил. Я люблю Волошина, с юности люблю. И всегда помню, что человек «памятью насыщен, как Земля», т. е. многомерен, велик. Это должно быть реализовано.
«ОНС» Каким вам видится будущее, можно ли его прогнозировать на основе имеющихся знаний, коллективного и индивидуального опыта людей?
В. Н. Я не верю в прогнозы. Для них всегда не хватает данных. Отброшенный (по своей незначительности) фактор легко может стать существенным и даже решающим. В реальной жизни всегда действует спонтанность, т. е. непредсказуемость.
И все же, если экстраполировать происходящее (это еще не прогноз), гибель кажется неизбежной в ближайшем будущем.
Что может спасти Землю и обитающее на ней человечество?
Думаю, только возникновение новой Культуры в третьем тысячелетии. Культуры — по-христиански гуманной, гуманной без лицемерия. Культуры новых смыслов и, соответственно, иных ценностных представлений.
Что нужно для этого сделать? Донести до людей трагичность ситуации. Попытаться сформулировать новое миропонимание, предложить для рассмотрения новые смыслы, новые ценностные представления, сформулировать новый образ героя.
Проблема Сознания выдвигается на первый план. А точнее, Сознание/Материя, а вместе с нею — Жизнь/Смерть. Это то, что сейчас волнует меня больше всего остального, так как эти проблемы становятся ключевыми для индивидуального и коллективного будущего людей. Мы еще не научились на «смерть держать равненье», как когда-то завещал нам «поэт и всадник бедный» А. Введенский. А пора. Давно пора!
И еще: нужен новый ментальный импульс. Нужны новые харизматические личности. А это уже обращение к космических силам, к тем, кто уже бывал на Земле и, странствуя в мирах и в веках, обогащенный и подготовленный, мог бы помочь изменить ситуацию на Земле.
Сказанное здесь может показаться странным и вызывающим, но на что же другое можно рассчитывать, когда худшее из зол — глупость, как эпидемия, свирепствует на Земле?!
«ОНС» Наш разговор хотелось бы завершить вопросом: над чем вы работаете, чем порадуете своих читателей?
В. Н. В ближайшее время в издательстве «Прогресс» выходит моя мемуарная книга «Канатоходец», в которой я рассказываю о судьбе России на примере моей семьи, тяжело пострадавшей, как и многие другие семьи нашей страны, о моих духовных учителях, о духовно-философском движении,, к которому я принадлежал, о ГУЛАГе, о науке — обо всем, что определило жизнь «свободного мыслителя», воспитанного на идеях христианского анархизма.
Выходит в свет также брошюра «На грани третьего тысячелетия: что осмыслили мы, приближаясь к XXI веку» (изд-во «Лабиринт», Библиотека журнала «Апокриф»). Летом 1995 года жду появления в журнале «Человек» моей статьи «Христианин ли я? Как возможна личностная теология». Начал готовить к публикации книгу «Реальность нереального: вероятностная модель бессознательного. Опыт современной натурфилософии». Книга эта издавалась в Америке в 1982 году. На русском языке выйдет впервые, так как Главлит в свое время (о чем я уже где-то упоминал) дал разрешение только «на вывоз». Вот теперь пытаемся «ввезти».
«ОНС» Василий Васильевич, в 1863 году Ф. Тютчев написал стихи о России, которые, к сожалению, становятся все актуальнее:
Ужасный сон отяготел над нами, Ужасный, безобразный сон: В крови до пят, мы бьемся с мертвецами, Воскресшими для новых похорон...
Можно ли сказать, что все ваши философские книги и статьи написаны для того, чтобы «ужасный сон» прервать?
В. Н. Пожалуй... Но услышан ли я?!
Реклама: