| varvar.ru: Архив / Тексты / Игнатычев / О Германии и о себе / Часть третья. "Опофигейшен" |
Часть третья
«ОПОФИГЕЙШЕН»
3.1 ЗИМА
Три зимы, что мы провели в ГСВГ, были типично европейскими – теплыми и малоснежными. Лишь иногда температура падала ниже пяти градусов мороза, однако, погода была промозглая, как в Приморье. Увидеть Мерзебург заваленный снегом мы не успели, мощные снегопады были за год до нас, но снег, как обычно долго не продержался.
С наступлением холодов народ начал топить печи, которые стояли в каждой комнате коммунальных квартир ДОСов. Такая архаичная привязанность к угольному топливу в конце ХХ века просто поражала. Весь город, наполненный старыми угольными печами, дружно в середине октября начинал дымить едким угольным дымом. Дым продолжался месяца четыре, и казалось, что он навечно въелся в дома, деревья и землю юга ГДР. Надо сказать, что запах был нам очень знаком после нашего эпического проживания в городе-герое Уссурийске, с разницей, что в советском Приморье дым не давал тепла, тк котельное хозяйство МО СССР было в полном развале.
Немецкая земля Саксония топилась бурым углем, и не откуда-то, а прямо из-под земли. Вокруг Мерзебурга немцы веками добывали бурый, низкокалорийный, дымный уголь на открытых разработках, пресовали его в смешные овальные брикеты и сжигали его тут же, у себя дома в печках.
В полку были живы немецкие «отопительные» традиции. Осенью все офицеры покупали уголь в хозяйственной части полка. Пресованное топливо мерялось тоннами и стоило марок 25 за тонну. Деньги были ощутимые для экономного бюджета и равнялись одной поездке в Лейпциг, но не топить было нельзя. По расписанию знаменитый полковой самосвал КАМАЗ привозил брикеты к твоему дому и сваливал под окна квартиры увесистую кучу. Далее уголь следовало забросить в узкое окошко угольного подвала. Эту не очень тяжелую работу обычно выполняли солдаты, которые всегда были рады выйти за КПП и постоять немного на свободной немецкой земле.
Я много раз наблюдал, как это делают немцы. После того, как куча перегружалась, окошко аккуратно закрывалось витиеватой чугунной решеткой, а подстриженная трава выметалась так, что даже намека на уголь не было. В советских ДОСах не только решетка на окошках отсутствовала, но и забор вокруг был только местами. Трава на газонах свободно колосилась, а дорожки свободно протаптывались по заросшему газону в удобных направлениях.
Через проломанное окно уголь попадал в подвал старого дома. Подвал представлял собой жутковатое зрелище. Черное подземелье с одной слабой лампочкой, на которую не претендовал даже самый жадный прапорщик, было разделено на отделения черными, покосившимися, разбитыми дверями с увесистыми навесными замками. Двери были настолько ветхими, что если хорошо рвануть, могла слететь не только дверь, но и вся стена вместе с перегородками. За дверью с номером квартиры был загон, в окошко которого и насыпали уголь с улицы.
Вообще-то жлобство в полку не процветало, и я не слышал, чтобы уголь воровали, однако, замки ломали и уносили велосипеды, очевидно, от совсем уже задушившей бедности. Во многих домах соседи делили свой загон пополам, чтобы кучки угля лежали отдельно, однако, у меня с К……. была общая угольная куча, из которой мы сами и наши жены спокойно набирали брикеты по мере необходимости.
Главным развлечением зимнего досуга была печь. Большая, зеленая, изразцовая немецкая печь занимала много места. Прямоугольная, размером 1.5х1.5х2 метра печь хорошо держала тепло и достаточно было добавлять один брикет в час, чтобы в комнате было тепло. Кто был в Германии, возможно заметил, что подобные изразцовые печи-кирпичи всегда стояли в углу больших музейных комнат в замках и дворцах.
Основной проблемой было ее разжечь. Бурый пресованный уголь, вероятно, самое худшее топливо в мире, разгораться не хотел никогда. Для комфорта немецких граждан в магазинах продавались специальные, жутко вонявшие керосином, брикеты для разжигания печей, но непостижимая цена марок в восемь за маленький брикет никак не соответствовала моей экономической стратегии «Ни марки на военные расходы!». По дальневосточной традиции я пользовался пионерской технологией разжигания костра с применением деревянных щепок.
В начале зимы, поздно вечером, когда на тусклых улицах города пропадали даже русские, по земле расстилался остывший угольный дым. Дыма было много, и через пару месяцев при отсутствии снега можно было заметить темный налет на асфальте городских улиц от мельчайшего пепла. Погода зимой была промозглой, с высокой влажностью, и мы неоднократно ловили себя на мысли, что Мерзебург с его полутемными улицами и дымом очень похож на советский Уссурийск с его не очень комфортной близостью к Тихому океану.
Все преображалось в городе за три недели до католического рождества. Магазины работали дольше, некоторые открывались в субботу и воскресенье, и все готовились к главному празднику года. По телевидению начинались хорошие программы, советские граждане запасались вкусными ликерами, чтобы поздно вечером под уютное потрескивание печки взахлеб смотреть развлекательные программы в стиле «софт» - «Эротишес цур нахт».
Перед рождеством город преображался. Обычно слепые, темные окошки домов освещались лампочками, в виде полукруглого канделябра со свечками. Но главное мероприятие устраивали на центральной площади всех городов.
Рождественский городок состоял из десятков ларьков и балаганов, каруселей и палаток, где немцы активно гуляли. Было трудно поверить, что меланхоличные и замкнутые немцы способны веселиться как дети, пить, кричать, кататься на каруселях, петь песни и вести себя, как русские на новый год. В палатках обычно продавалось горячее вино, какие-то закуски, водка в шкаликах, рождественские пряники и сувениры.
Русские не очень любили рождественские ярмарки, вероятно, за их бесцельность и пустую трату денег, но я думаю, просто, трудно веселиться на чужом празднике! Декабрьские каникулы еще не были в моде продвинутой российской публики, и поэтому жители ГСВГ тихо готовились к своему новому году.
А готовиться было к чему! Как белорусские партизаны, или террористы, как скажут сейчас, русские собирали боезапас. Собирали с риском для своей репутации, для полковой отчетности службы вооружения и с физическим риском для своих семей. Советские граждане готовились к салюту. Нашему, советскому салюту, последнему удару по Берлину!
С непонятным упорством офицеры, прапорщики, вольняги воровали, покупали, меняли осветительные ракеты различного образца, чтобы 31 декабря в полночь с диким пьяным ревом «Ура!!» в холодный немецкий воздух запустить это все сразу! Чтобы остветить ракетами всю захваченную дедами Германию и доказать, что мы еще что-то «могем», хотя, все понимали, что могли-то мы уже крайне мало. Немецкий город был мертв, ни одно окно в округе не светилось, и немцы, вероятно, прислушиваясь к дикому проявлению славянского праздника, знали, что русских надолго не хватит, и через десять минут наступала тишина, когда похмельные компании отправлялись обратно к столу.
Немцы вообще не праздновали новый год, так что, такое разделение праздников было удобно, хотя, оно лишний доказывало, что общего у нас c гражданами ГДР ничего не было.
3.2 ШЕФЫ
У каждой войсковой части ГСВГ были свои немецкие шефы и это было немного странно. По книгам и фильмам мы все хорошо знали, что добрая Красная Армия помогала населению разрушенной и голодной Германии, не доедая сама, но как из добрых шефов советская армия превратилась в подшефных пионеров не мог рассказать никто. Но факт остается фактом, у мерзебургского полка были шефы. Именно так мы и именовались в многочисленных немецких грамотах «Регимент дер К…..», и шефы у нас были не простые, а, просто, замечательные! Полиция города Мерзебурга.
Вообще-то, шефов было несколько, в том числе и Гизельтальский буро-угольный комбинат, где часто работали солдаты, но это так, для простых смертных. Для дешевеньких пьянок под флагом «фройндшафт» в строго отведенный партией день, для приглашения на трибуну номенклатурных пролетарских парторгов в пиджаках, каких-то мелких и старых, неуловимо похожих на твердого ленинца – товарища Э.Хонеккера.
Настоящие шефы были только у самого К….. Изредка проносился слух, что Папа снова закрылся в специальном своем бункере возле плаца, и пил там с своими полицаями, но это было редко. Хорошие закрытые пьянки были где-то в городе, куда никого не приглашали, и Папа появлялся уже потом, выходил из запоя дня три, потом звал своего денщика-прапорщика принести ему бритву, полотенце и тд. Это был сигнал для всех! Значит надо было прятаться. Тяжелый, похмельный полковник, заправленный и чисто выбритый, выбирался из берлоги и начинал лютовать, как сумасшедший барин.
Нужные, невидимые шефы помогали нам в трудную минуту. А трудная минута у русских людей бывает часто, особенно когда нажрутся. Нам, простым работникам усадьбы барина, многое и не доводилось знать, только если К….. не устраивал публичную порку. Выглядело это обычно в виде витеиватой матерной речи на плацу, с забавными идиоматическими выкрутасами.
Помню, как вывели как-то понурого, убитого горем солдата перед строем, и Папа рассказал нам забавную историю. Оказывается, безымянный рядовой-свинарь, постоянный обитатель душистого сооружения в районе аэродрома, устав от своего неблагодарного труда, решил развлечься. Раздобыв где-то спиртного, (все подумали про себя «Где же это??!!»), направился в соседний студенческий городок химического техникума, что напротив главного КПП, и устроил чистый разбой. Он украл немецкий мопед, и спьяну стал гонять по городку. Возмущенные (интернациональные!) студенты узнали свой мопед и решили его отнять. Мужественный боец не остался в долгу и двинул кому-то в рожу. Когда приехали полицаи, солдат покачевряжился еще, но был скручен властями.
Мопед вернули хозяевам, а солдата – полковнику К…... Свинарю досталось отменно, хотя, при всей своей ненависти к нарушителю, в речи командира полка проскользнуло какое-то даже сочуствие. Во всяком случае, командир пожелал отправить на свинарник ни в чем не повинного командира роты, который уже забыл, что у него в роте числился доблестный свинарь.
Второй случай был громче. В очередном стоянии на плацу нам показали двух молодых людей, вид которых был хуже среднего. В помятой гражданке, с непомерно распухшими лицами, с видом приговоренных к висилице, возле трибуны с трудом стояли двое молодых вольняг. Оказывается, их только что привезли от полицаев, где они пробыли пять суток, тк командир специально их не забирал. Мы все потом долго обсуждали «мастерство» местных правохранителей, тк всем было известно, что вольняг там крепко били, однако, кроме распухшей рожи, синяков не было.
А произошло вот что. Эти молодые гражданские вольняги в субботу вечером отправились на немецкую дискотеку. То ли, девицы были слишком привиредливые, то ли, слишком много водки было, но танцы не пошли. Хорошо набравшись, друзья пошли домой, но вид нового «бундесового» Мерседеса, тихо стоявшего на темной улице, оскорбил наших друзей.
Тут надо сделать небольшое отступление. Многих в ГСВГ поначалу удивляло, что дорогие, новые машины приезжающие в гости западно-германские родственники просто бросали ночью на улице. Дело в том, что машины были казенные, и выдавались властями ФРГ за мизерную плату для вьезда в ГДР. Более того, в пропагандистских целях вьезжать в Восточную Германию на своей старой и ржавой машине немцам просто запрещалось. Поэтому, о новых и блестящих Мерседесах и Ауди на улицах Мерзебурга никто не заботился, все было застраховано государством. Вот такая практическая западная агитация!
После открытия границ в 1989 году ГДР быстро наполнилась старыми машинами, которые выглядели намного хуже, да, и «бундеса» стали приезжать на своих родных «бомбах».
Вид блестящего Мерседеса на темной мерзебургской улице всколыхнул классовую ненависть в молодых душах комсомольцев! Им трудно было пройти мимо символа проклятого буржуазного благополучия.
Жители ГДР в душе тоже недолюбливали благополучный Запад, и позвонили в полицию, только когда от Мерседеса мало что осталось живого, так что у вольняг было достаточно времени, чтобы превратить новую машину в утиль. Когда приехала полиция, вольняги сдались без особого боя, хотя, случайно кого-то из полицаев задели. Воспитывали их в участке пять суток, перезванивая К….. лично каждый день. В полиции основной участник разгрома написал обьяснительную, в которой было сказано, что он шел, устал, и оперся о багажник какой-то машины, и после ничего не помнит.
Командир полка просто бесился, он скакал вокруг приговоренных, орал им в лицо, и, наверно, расстрелял бы их лично, если бы мог. В постулатах его зажигательной речи, меня заинтересовал один пункт. К…… обвинял вольняг, что они, слабаки, сдались в полицию! Получалось, что если бы они устроили драку с полицейскими, то было бы намного лучше.
Вольняг тихо отправили в Союз, ГДР расплатилась за Мерседес, а мы злорадно обсуждали, что Папе отмазать вольняг от суда стоило недешево!
Не знаю как помогали командиру его друзья в следующий раз, но случилось серьезное. Наш полковой КАМАЗ раздавил почтовый Жигуленок. Здоровенный, молодой немец, почтарь, выжил, но получил серьезные травмы. Дело закрутилось по полной, и солдату-водителю, и папиному гвардейцу-прапорщику грозили проблемы. В подобных случаех. Если немец погибал, дело передавалось в трибунал на водителя и старшего машины.
Немцы славились своим недружественным подходом к ДТП с участием советских военных машин. Никакие договоры с пострадавшей стороной к успеху не приводили, и часто заканчивались просто подло, когда немцы, получив деньги, тут же подавали на русских в суд. В данном случае дело было плохо. Немец был совсем нехорош, его семья была, естественно, убита горем, а следователи тверды.
Когда дело под давлением мощных отступных К….. с большим трудом повернулось в лучшую сторону, он держал речь на плацу. Все, служившие в то время, наверняка помнят пламенную речь командира под общим заголовком «Золотые унитазы».
Суть очередной речи командира сводилась к тому, что «золотые унитазы» нужны для того, чтобы нас, дураков, отмазывать, когда надо. Было забавно, но каждый, кто стоял на плацу, в глубине души соглашался и чувствовал хорошую защиту «родного» Папы.
Никогда не забуду, как мы годом позже слушали тронную речь нового командира полка, сменившего Папу, полковника Д….., которого за внешнюю театральность сразу прозвали «Композитором». Все стояли и думали, что этот – намного мягче, но, если что, защищать себя каждый будет сам, за свои деньги...
3.3 ДРЕЗДЕН
О городе Дрездене я был наслышен давно. В детстве я знал этот город в восточной Германии по имени замечательной галереи, которую с честью берегли советские воины в годы войны, а потом с благодарностью вернули в ГДР. Однако, ходило и другое мнение москвичей. Как мне рассказывала бабка, московская интеллигенция была очень обижена широким жестом Хрущева, и очень противилась возвращению мировых шедевров. Получилось так, что после разрушительной войны в СССР не попало почти ничего, а украдено и вывезено с советской территории было почти все. Только Дрезденская галерея была каким-то утешением. В те пост-сталинские времена про золото Шлимана и еще кое-какие советские трофеи известно было мало, а дрезденские картины выставлялись для утешения народа. Когда было обьявлено правительственное решение о возврате картин, в Москве началось целое паломничество любителей живописи, а полюбоваться на «Сикстинскую мадонну» стояла очередь, как на редкую православную икону.
Картины уехали, и у нас дома в Москве остался замечательный немецкий альбом картин, многие из которых я помню с детства. Этот альбом жив и сейчас, благополучно переехав из Москвы в Австралию в числе прочих книг.
Всего я был в Дрездене раз восемь, но все больше по служебной надобности. В Дрездене находился штаб Первой Гвардейской танковой армии, и поэтому наши поездки туда не были редкостью. Вообще Дрезден находился от нас достаточно далеко на востоке, и путь занимал более двух часов на поезде с пересадкой в Лейпциге, что было утомительно и достаточно дорого, поэтому офицеры часто использовали свои командировки, чтобы погулять по городу. Командование поощряло семейные познавательные поездки в галерею, и в выезд в Дрезден был не под запретом.
Впервые я отправился в Дрезден весной 1988 года, и сказать откровенно, город мне не очень понравился. Большие утомительные расстояния, отсутствие компактного исторического центра, не очень развитая туристическая инфраструктура, типа, негде поесть, не поразили меня. В последующие поездки я старался сосредоточиться на памятниках и других впечатлениях, однако, избавиться от первого впечатления я так и не смог. Город был большой, какой-то «размазанный» и не очень гостеприимный.
Путь от вокзала к набережной с ее дворцовым комплексом был неблизким и проходил через кварталы достаточно уродливых серых кубов в аскетическом немецком стиле 60-х и 70-х годов. Редкие старинные здания поражали своим темным цветом, и выглядели, как большинство построек дворцового комплекса, жертвами большого пожара. Сами разрушенные здания дворца производили угнетающее впечатление. Ходило мнение, что немцы специально годами не восстанавливали комплекс роскошных зданий, чтобы показать западным туристам бесцельность и варварство американских бомбардировок в конце войны. Можно долго спорить о целях и методах ведения войн, но исторический центр, украшение Германии, дрезденский дворцовый комплекс представлял собой обугленные руины. Особенно контраст ощущался на фоне прекрасного богатого здания дрезденского оперного театра, стоявшего тут же на площади. Я думаю, что сейчас, когда власти ФРГ окончательно восстановили исторические здания, там стало намного приятнее глазу.
Даже знаменитый вычурный дворец Цвингер, место экспозиции Дрезденской галереи, смотрелся странно в центре города. Врытый в яму со своими газонами и фонтанами, он был больше похож на большой стадион, место которому было где-нибудь в живописных пригородах в качестве летней резиденции, а не по соседству с традиционной готикой немецкого города. Контраст был еще более странным, когда на месте послевоенных руин сразу за Цвингером построили серые бетонные дома-коробки, сделав общую картину совсем безвкусной.
С Цвингером нам в конце 80-х не повезло. Дворец закрыли на многолетнюю реставрацию, а самые лучшие картины галереи выставили в одном из дворцовых зданий ниже по течению реки. Стараясь посмотреть в городе как можно больше, я оставлял посещение выставки на потом, и попал туда только в самый последний свой презд в Дрезден, понимая, что вероятнее всего я их больше не увижу никогда.
Так что, «Сикстинскую мадонну» я посмотрел уже на немецкой земле.
В последующий наш приезд с женой, мы перешли на другую сторону Эльбы по старинному мосту возле дворца. Река была совсем не полноводной, как в Лондоне, Берлине или Москве, и половина сухого русла заросла давно травой. Было ощущение, что местные немецкие князья так старались поразить своими масштабами, что даже воды не хватило на их монументальные, двух-ярусные, парижские набережные. Левобережный город был более современным, ухоженным, с цветами и кафе, но большой исторической ценности не представлял.
В свои более частые поездки в штаб армии я немного познакомился с западными районами Дрездена, которые больше походили на старые жилые кварталы Галле. Обычно все выходили на первом, западном вокзале города и добирались до штаба на трамвае. Интересным сооружением был сам штаб. Построенный с любовью и умом, как все военное в период гитлеровской Германии, штаб ударной танковой армии вермахта под командованием успешного выпускника Бронетанковой Академии Красной армии в Лефортово, герра Гудериана, был идеальным штабом. Стоящее на мощном фундаменте вдоль поднимающейся улицы, здание было настоящей крепостью и от него веяло немецкой добротностью и строгим изяществом, как может быть изящен хорошо построенный танк. Преемственность хозяев здания никого не удивляла, и советская танковая армия благополучно прожила там свои сорок лет. Внутри все было сохранено без больших изменений, дворцовые потолки освещали большие конторские люстры, высокие, тяжелые двери бесшумно открывались, а натертый паркетный пол ярко блестел, то ли усилиями приближенных солдат, то ли от беспрестанного шарканья подчиненных. Из окон открывался приятный вид на вековые деревья и на старый немецкий город, где совсем рядом стояла строгая готическая часовня, про которую мне каждый второй в штабе с каким-то непонятным трепетом рассказывал, что там венчался сам Гудериан. Вероятно, призрак легендарного маршала посещал всех обитателей большого дома, которые все никак не могли почувствовать себя победителями.
Поездки в Дрезден запомнились нам неожиданной встречей в поезде с хмельной толпой футбольных болельщиков. О том, что футбол любимый вид спорта в Германии, знает каждый, но не всякий имел счастье столкнуться с болельщиками. Посредине нашей поездки в полупустой вагон поезда ввалилась орущая, пьяная толпа молодых немцев с флагами, трещотками, трубами и тп. Они оглушительно орали пропитыми голосами, размахивали флагами, и вели себя внешне весьма агрессивно. Все немцы в вагоне съежились, и нам стало неприятно, тк мы не понимали ни одного слова, и последствия подобной встречи были непредсказуемы. Но, как это было обычно в ГДР, немцы побесились и пошли дальше, никого не задев.
К слову, однажды я видел похожую орущую толпу пьяных дембелей в форме, которые оглушительно орали, но перед выходом из поезда тихо прощались со своими братьями по службе.
3.4 ДИНАМО
Город Дрезден запомнился мне в связи с одним интересным мероприятием. Как-то советская футбольная команда киевского Динамо приехала играть в ГДР с местным дрезденским Динамо. Я никогда не был болельщиком этой пролетарской игры и подобное мероприятие вряд ли бы привлекло мое внимание, если бы не шумиха вокруг этого матча среди ярых болельщиков у нас в Мерзебурге. Многие офицеры следили за матчами европейского чемпионата и пропустить такую игру без внимания никак не могли. Как я понимаю, шум поднимался из-за самого желания наших победить именно своих местных немцев, чем больше счет, тем лучше! Хоть чем-нибудь! Хоть в спорте, что-ли, обойти опостылевших гансов!
Пронесся слух, что в полку собирается некая группа, которая поедет на матч, и что билеты и проезд будет оплачен из фонда вышестоящего штаба. Зачинщиком мероприятия был сам ст.лейтенант Л….., хохол из Киева и страстный болельщик, к которому в тот период я имел самое прямое отношение по службе. Я был совсем не против сьездить в Дрезден по оплаченному билету, и с удовольствием согласился. В нашу группу болельщиков входил нач-физ полка С…., кто-то из штаба и ротных, всего человек восемь. Документы были выписаны, билеты оплачены и в указанный день мы экипировались и отправились на матч.
Дорога, как известно, была не близкой, и товарищи офицеры стали принимать в поезде для поднятия тонуса. Я был против, тк от спиртного с утра меня всегда развозило, что и произошло с остальными к концу пути. В Дрездене мы благополучно пересели на какой-то автобус и в сопровождении значительной толпы русских болельщиков приехали к стадиону дрезденского Динамо.
Вокруг стадиона все кипело и переливалось цветами двух команд. Немцы прибывали к стадиону со всех сторон, отличались хорошей экипировкой и профессионально сшитыми флагами. В воздухе стоял гул от разных трещеток, дуделок и гортанных криков местных болельщиков. Русская толпа была значительно меньше, и экипировка по количеству красных знамен, пионерских горнов и барабанов из местных советских школ, напоминала больше первомайскую демонстрацию, чем спортивных фанов. Ударной силой советских любителей футбола были два больших армейских оркестровых барабана, которые бухали невпопад весь матч.
Перед входом на трибуны толпу болельщиков рассекли, и все русские оказались перед одним своим сектором, несмотря на свои билеты. Толпа медленно продвигалась, и вскоре мы увидели, что на огороженной лужайке перед воротами проходил жестокий шмон. Человек 10 огромных атлетически сложенных молодых немцев с вежливой улыбкой на лицах молча и быстро трясли бравых советских офицеров на предмет спиртного. Каждого останавливали, вытряхивали из карманов и сумок бутылки и вежливо отпускали. Никто даже пикнуть не успевал, и никакого протеста не было вообще, не смотря на то, что за каждую свою потраченную марку любой бы удавился. Было полное впечатление школьного шмона, когда старшеклассники трясли младших. Отобранные бутылки два атлета аккуратно относили и ставили в приготовленные пластиковые ящики, и все с тоской смотрели, как пирамида полных водки ящиков росла на глазах.
Оказавшись на трибуне, народ начал роптать. Всех русских загнали на одну угловую трибуну, видимость была неважная, да, и народу напихали туда слишком много. Немцы, наоборот, вольготно заполняли свободные от русских удобные трибуны. Похмельная толпа, принимавшая с утра, продолжала бурчать, осуждая проклятых немцев, особенно за потерянную водку. Однако, скоро началась игра, и все отвлеклись.
Киевляне быстро пропустили гол в свои ворота, что сделало шансы на победу небольшие, однако, прибавило сил стихийным организаторам толпы. Какие-то хорошо поддавшие мужики, на которых с некоторой завистью все смотрели, прикидывая, как они ухитрились водку пронести?, вскакивали в решительный момент киевской атаки и начинали дирижировать. Полковые барабаны тяжело бухали по ушам, толпа дудела в горны, пионерские флаги развевались, мы орали со всей дури матом ввиду полного отсутствия русских женщин, и даже на какой-то момент нам удавалось перекрыть вой немцев. Но это удавалось только на какой-то момент.
Германия – страна футбола, который любят и отчаянно болеют. Поддерживая свое Динамо, которе все больше наседало на наши ворота, стадион ревел страшно. Неисчислимые звуко-шумовые приспособления и толпа в 10 раз превосходившая нас производили мощный звуковой удар. Через какое-то время, потеряв всякую надежду на победу, наш сектор стал орать просто так, что вызывало уже прямую реакцию немецких болельщиков.
Принято считать, что спорт – далек от политики, однако, я могу утверждать, что ничто так не близко к политике, как спорт. Именно на стадионе, где эмоции не преследуются и политическая корректность отсутствует, можно действительно увидеть отношение народа. Немцы на стадионе стали реветь, когда мы поднимали голос, они стали мощно орать какие-то свои песни, не давая нам вступить. Между песнями, забыв про футбол, раздавались какие-то хриплые, вероятно оскорбительные, тирады, которые радостно встречались ревом немецких трибун. Мы ничего, естественно, не понимали, но напряжение росло. В какой-то момент кто-то на русской трибуне затянул песню.
Если я спрошу людей своего поколения – какую песню могла затянуть русская толпа в критический момент конца 80-х?, то, вероятно, ответ будет не простой. Патриотическое наследие мы потеряли, нового не создали, а советская эстрада не всегда подходила.
Однако, к моему величайшему удивлению, вдохнув воздух, отчаянно, как перед последней атакой, громко, как только могли, стоя, несколько тысяч советских офицеров ГСВГ дружно заорали «День Победы». Это был настоящий крик души! Посреди мирной Германии, в погожий день, удивительно слаженная песня звучала каким-то прощальным криком. Прощальным по потерянной Германии, по проигранному футболу, по дурацким пионерским флагам и вообще по всей нашей старой привычной жизни...
Песня из репертуара Кобзона прозвучала так сильно, что ошеломленные немецкие болельщики даже притихли на какое-то время, как если бы услышали песни осажденных Брестской крепости. Потом мы пытались петь гимн Советского Союза и даже Интернационал, но успеха уже не было. К концу игры все устали, наступила похмельная злоба и русские затеяли дурное.
Когда мы выбирались со стадиона уже стало темнеть и в сумерках началось привычное для массовых мероприятий движение. Советские граждане стали задевать уже остывших и мелонхоличных немцев, провоцируя, по привычке драку. Немцы отвечали вяло, стараясь избежать конфликтов, хотя я видел просто хулиганские налеты наших офицеров на мирно идущую в темноте немецкую молодежь. Дальше на улице уже стояла полиция, и мы благополучно отправились на вокзал.
Доехав до Лейпцига, мы оказались на знаменитом вокзале вовремя. Посреди гигантского зала, окруженные значительной толпой немецких подвыпивших болельщиков с флагами, сжавшись стояло два молодых человека. Немцы подскакивали к ним, легко задевали, орали и бесились. Кто-то подскочил и порвал пластиковый пакет своей жертвы, из которого что-то посыпалось на пол. Все выглядело как-то по-детски, как нехорошие уличные мальчишки встретили хороших мальчиков возле школы. Никто никого не бил ногами и с ножом не приставал. Но, это был подарок судьбы для бравых офицеров после провального футбола! Было место, была жертва, и были проклятые немецкие болельщики!
Первыми рванули С…… с Л….., за которыми помчались и мы. Быстро рассекая толпу, мы окружили двух забитых пацанов и заорали на немцев так, что ни отскочили от нас метра на три, потеряв флаги. Кто-то подхватил древко и успел вьехать немцам по мягкому месту, когда они трусливо разбежались. Все были так возбуждены, что даже расстроились, что враги разбежались. Уж, мы бы показали проклятым фашистам!
Но, тут нас поджидало удивление почище агрессивного поведения немцев! Жертвы оказались русскими! Никогда не забуду, как С….. при своем росте в 1 метр 60 см недоверчиво всматривался своим усатым лицом в полудетские физиономии наших спасенных, отказываясь принимать их за русских. Перед нами стояли два заплаканных(!) подростка с круглыми лицами немецких студентов, которые горячо благодарили нас и рассказывали, что они вольняги из какого-то гарнизона. Это никак не укладывалось в голове – как немцы вообще могли на кого-то напасть, и как эти русские не дали им отпор? Однако, посмотрев на наши жертвы, все подумали, что, возможно, на таких нападать и надо!
Не знаю, какое впечатление осталось от того футбольного матча у остальных участников эпопеи, но мне стало тогда ясно, что делать нам в ГДР было нечего, и дни нашего пребывания на немецкой земле были сочтены.
3.5 ФРОЙНДШАФТ
Наверно каждый офицер, служивший в ГСВГ, побывал на официальной пьянке под названием «Фройндшафт». Официальное мероприятие, одобренное и оплаченной компартией страны, проводилось в ГДР повсеместно. Возможно, когда-то действительно на совместных посиделках можно было увидеть откровенные эмоции, но в наше время перехода к капитализму политически ангажированная попойка была абсолютной формальностью. Советские офицеры отправлялись на встречу с немцами в порядке очереди, чтобы равномерно распределить дармовое удовольствие. В мерзебургском гарнизоне было много офицеров, так что, простым капитанам и майорам больше одного раза за пять лет такое счастье не выпадало.
В погожий день всегерманского принудительного дружественного «единения» 1988 года, после обеда, ЗОР неожиданно объявил, что некоторые офицеры, в том числе и я, отправляются на встречу с немцами, с шефами полка от Гезельтальского буроугольного комбината. Звучало интересно и интригующе, однако, встреча происходила совсем близко от забора полка на дачных участках немцев, в 300 метрах к западу от КПП.
Немецкие дачные участки представляли собой убогие клочки земли в пару соток, на которых любители выращивали цветы и даже овощи, а иногда на участке стоял сарайчик со столиком, за которым немцы расслаблялись с пивом. Смехотворные дачные наделы земли я списал на малоземельность ГДР и лютую борьбу с землевладельцами в народной Германии, но позже, в 1997 году наткнулся на подобные «хозяйства» в пределах Франкфурта-на-Майне. Оказывается, ФРГ тоже не шибко раздавало землю своим гражданам.
Нас собралось человек десять полковых офицеров, когда мы отправились по указанному адресу. Посредине дачного хозяйства находилась некая общая зона отдыха со столиками и навесом для барбекю. Тут же находился и боулинг, ради которого формально мы были приглашены нашими немецкими шефами. Боулинг представлял собой убогое зрелище, его, вероятно, построили еще во времена римского нашествия. Грубый бетонный желоб давно потрескался, и через щели торчала трава. Каменные избитые шары даже на вид были неподъемными, и уж точно были выкопаны из древних немецких курганов. Вокруг этого великолепия стояла приличная толпа пожилых расслабленных господ со своими женами. В углу площадки высилась мощная пирамида из ящиков с выпивкой, и я прикинул, что, если даже считать по максимуму, нам такое богатство никогда не осилить.
На площадке стояло человек тридцать пожилых немцев типичной пролетарско-партийной наружности, и в сторонке беседовали человек десять немолодых немецких фрау, очевидно, жены функционеров. Немцы отвлеклись от своих разговоров и быстро пригласили нас к столам, на которых была разложена нехитрая местная закуска. Хозяева четко распределили русских по столам, и мы все оказались зажатыми с двух сторон партийными мужичками, которые на неплохом русском сразу начали настаивать на тостах с водкой. Такой резкий разгон мне сразу не понравился, было ощущение, что нас напаивают. Некоторые из наших попросили пивка для начала. Как говорил Семен Семенович Горбунков в «Бриллиантовой руке» - «Хорошо бы ... пива!» Немцы не спорили, и наши партийные пенсионеры шустро приносили бутылки на стол.
Но основным ударным продуктом встречи была немецкая водка Корн. Я быстро заметил, что немцы пьют нечестно, наливая одному русскому с двух сторон, а пил всегда один. Такой быстрый набор мне не понравился, и я решительно заявил, что делаю паузу. Немцы мигом соскочили с моей лавки и оставили меня отдыхать.
Осмотревшись вокруг, я увидел, что все их замечательные фрау сидят за отдельными столиками, не торопясь пьют пиво и не мешают своим мужьям проводить партийную работу среди масс. Все они выглядели удивительно одинаково, и посматривали на русских с типичным немецким выражением терпеливого пренебрежения. Примечательно, что точно такое же выражение преобладает на лицах австралийских матрон, когда они смотрят на местных иммигрантов.
Через полчаса, когда господа офицеры «с устатку и не евши» заметно захмелели, хозяева объявили боулинг. С шутками и криками они стали резво швырять тяжелые каменные шары по старому желобу, приглашая русских попробовать свои силы. Мне не очень понравилась эта идея, т.к. в голове изрядно гудело, и координация уже была нарушена, однако, немцы всех по очереди подводили к желобу и со смехом наблюдали, как все поголовно катили камень бездарно, ударяя сразу о края каменной канавы. Офицеры отвечали шутками, что мы, мол, только разминаемся, немцы радостно кивали, однако, сзади стоял один из них и аккуратно все записывал на планшетку. Между подходами немцы все чаще предлагали тосты, толпа разговаривала все громче, и все чаще звучало «Цум фройндшафт!» и «Цум воль!!»
Между нами, откуда-то сзади возбужденной толпы, молча, вышли два высоких поджарых старика, и, уединившись с записывающим судьей возле боулинга, стали деловито катать каменные шары. Кегли исправно сбивались, результаты записывались, однако, большинству до этого уже не было дела, т.к. по нашему общему мнению к соревнованиям никто еще не приступал после общей разминки.
Оказалось – зря! Минут через десять всех попросили замолчать, и организатор вместе с судьей стал объявлять результаты соревнований по боулингу, к нашему общему удивлению. Получалось, что соревнование прошло во время объявленной разминки, и все наши нулевые результаты в катании доисторического камня были подробно зафиксированы. Помню, что кто-то в сердцах громко выругался от досады и несправедливости, и общее настроение было испорчено. Немцы тут же организовали вручение победителям, те себе, грамоты и приза в виде своей же водки в ящиках.
После этого интерес к нам сразу пропал, т.к. мероприятие, вероятно, уже прошло, и мы были оставлены сами по себе наедине с водкой. Немецкие дамы видимо скучали, дожидаясь момента пойти домой, неодобрительно посматривали на пьющую русскую команду и на часы. Офицеры, удивленные таким явно несправедливым поворотом в соревнованиях, объединились по столам и налегли на водку и остатки закуски, матеря между собой проклятых немцев.
Домой я пришел с трудом, и проспал до следующего утра тяжелым хмельным сном. Надо сказать, что знаменитый «Фройндшафт» кроме похмелья и легкой обиды ничего хорошего в душе так и не оставил.
Все права на публикацию защищены. При перепечатке или упоминании ссылка на сайт varvar.ru обязательна