Варварские тексты: Игнатычев Сергей Анатолиевич. О Германии и о себе

Часть вторая

«НИХТ ФИРШТЕЙН!»

2-1

ШКЕДИТЦ

Время летело быстро, и в сентябре 1987 года жена засобиралась в ГСВГ. Все дела в Москве были сделаны, с институтом все решено и можно было отправляться в Мерзебург. Мне, если честно, уже надоела холостяцкая жизнь, и я с удовольствием готовился к встрече. Бывалые люди подсказали, что добраться до Мерзебурга можно быстро и хорошо самолетом, особенно, если на руках есть воинское предписание. В таком случае, пришлось бы доплатить только разницу от стоимости железнодорожного билета. Деньги в рублях подкопились, и мы решили отправить жену самолетом. Как потом выяснилось, этим популярным маршрутом до Мерзебурга пользовались, в основном, высокооплачиваемые старшие офицеры, работницы Военторга ГСВГ, господа шмекеры и армянские прапорщики, у которых, почему-то, тоже проблем с деньгами не было. В 1987 году, когда советские люди еще за границу не ездили, Шереметьево-2 было чистым и престижным местом. Через таможню в советское время важно проплывали советская номенклатура, дипломаты и выездные артисты с прилепившимися сопровождающими и членами семей. Там же отправляли немногочисленных эмигрантов, спортсменов и драгоценный Интурист. В Шереметьево-2 мы никогда не ездили, поэтому место казалось загадочным и престижным, там было все дорого, и заграница была просто за углом. Шереметьево еще крепко держало марку главного аэропорта Советского Союза с 1980 года, с Олимпиады, для которой, он, собственно, и был построен.

С билетами тоже проблем тогда еще не было. Билет на Аэрофлот до Лейпцига купили без труда, и ранним сентябрьским утром наше московское семейство провожало жену на самолет. Так сложилось, что в нашей много разъезжающей семье первый человек, пересекший рубеж СССР в Шереметьево, была моя жена. Самолет Аэрофлота был чист, стюардессы в международной форме были любезны, еда вкусная, так что два часа полета до немецкого Шкедитца прошли вполне приятно, как и положено на любых международных линиях.

Немецкие розы, Дрезден, ГДР, 1988 год. По материалам Интернета.

Для подготовки к встрече жены я решил раздобыть цветы. Покупка букета в немецком магазине никак не влезала в мой бюджет, поэтому я пошел на мелкое воровство, что обычно никогда не делаю. Принцип жизни, популярный среди офицеров в Мерзебурге, «Ни марки на военные расходы!» не позволял делать такие сумасшедшие покупки, и я решил преступно нарвать красных немецких роз на улице Мерзебурга, которые росли в изобилии. Воровство цветов - все равно воровство, и единственное, что оправдывало мой акт вандализма – это гордая бедность советского офицера, о которой сейчас вспоминается с улыбкой.

Вечером, накануне приезда жены, я, наконец, собрался осуществить свой план. Первоначально я хотел пойти поздно, когда шансов встретить немцев мало, однако, вспомнив слабое освещение улиц города, я понял, что у меня был шанс шарить в темноте и нарвать совсем плохих, жухлых цветов. Пришлось идти засветло. Сейчас уже трудно вспомнить, на какой конкретно клумбе я остановился, но хорошо помню, что народ, как назло, на улицах был, солнце медленно садилось за дома, и, наверняка, меня видели на городских клумбах. Последние цветы я рвал уже наугад, почти в темноте, разрезая пальцы об острые шипы. Воровать я не умел, страшно хотелось все бросить и убежать, не оглядываясь, но я старался идти обратно медленно, с ужасом ожидая окликов, или еще того хуже – полицаев. Однако, больше всего я не хотел встретить возле ДОСов кого-нибудь из полковых, которым сразу стало бы ясно, где я взял цветы посреди ночи! На счастье, все прошло спокойно, однако, когда дома я рассмотрел свой букет, он оказался не такой впечатляющий, как хотелось. Некоторые цветы были увядшими, а порезанные руки отчаянно ныли. Но красота требовала жертв!

Аэропорт «Лейпциг-Галле», бывший Шкедитц, ФРГ, 2000-е годы. По материалам Интернета

На следующее утро я отправился в аэропорт Шкедитц. Поездка на автобусе была приятной, дорога шла незнакомым маршрутом среди полей без особых достопримечательностей. Аэропорт Шкедитц, который теперь называется «Лейпциг-Галле», был небольшим, но ярким сооружением, достойным звания «витрина социализма». Аэровокзал поддерживался на уровне лучших европейских стандартов, был наполнен западной рекламой, обязательными европейскими удобствами и сервисом, вероятно, для того, чтобы господа-бизнесмены, приезжая на Лейпцигскую ярмарку, чувствовали себя, как дома. Факт, я действительно чувствовал себя за границей! Первый раз я попал в настоящий европейский аэропорт, в середине деловой, движущейся толпы пассажиров и встречающих, с любопытством рассматривал многочисленные светящиеся указатели, которые, к моему удовольствию, были написаны и на английском. Путаницы не было, зал был построен логично, и большому табло с прилетом самолетов хотелось верить. До прилета рейса из Москвы оставалось 15 минут, я смело прибавил еще 30 по старой советской привычке и отправился в местный аэропортовский бар.

Годами позже, когда полеты через Шереметьево-2 стали обычным делом, первый ирландский бар в дьюти-фри зоне аэропорта стал местом поклонения многих отьезжающих. Это был первый глоток свободы в пивном стакане гинесса после немеренных усилий, бюрократических унижений и необоснованного страха всех советских людей перед границей и таможней. Покупки в дьюти-фри не очень интересовали вылетающих граждан, но снять стресс и расслабиться до новой порции спиртного в самолете было необходимо. В лихие 1990-е я всегда начинал свои зарубежные поездки в заветном маленьком зальчике Шереметьева с стаканом неизменного ирландского пива. В послений свой вылет из Москвы в Австралию я не изменил своей традиции, и проводил свою страну порцией доброго ирландского портера.

Бар в Шкедитце был современным и элегантным. Было довольно оживленно, немцы бодро заказывали выпивку, очевидно было, что расслабляться особенно ни у кого времени не было. Когда подошла моя очередь я заказал мартини, и молодая барменша, работавшая, как цирковой жонглер, кивнула, и молнееносным движением выхватила бутылку откуда-то из темноты своих прилавков. Бутылка была круглой, но этикетка была другой, которую трудно было разобрать за полутемной стойкой бара, и я даже сделал невольное движение протеста, т.к. любимое мартини мне явно не наливали! Однако, я быстро осекся, разглядев надпись «Чинзано» на похожей бутылке вермута. В бокал пошел еще какой-то ингридиент, все завершилось маслинкой, и только потом я понял, что «мартини» в данном случае назывался коктейль, типа джин-тоник. Вкус был замечательный, хотя, цена этого алкогольного удовольствия была заметно выше моих обычных лейпцигских напитков, что, очевидно, следовало списать на международный уровень аэропорта. Вспоминая тот день, я до сих пор не представляю как бы я общался с барменшей на немецком языке, требуя чистый мартини!

Аэропорт Шкедитц, на заднем плане самолет авиакомпании ГДР- «Интерфлюг», ГДР, 1980-е годы. По материалам Интернета.

Мой расчет на обычную задержку советского рейса не оправдался. Четкие обьявления рейсов негромко транслировались в баре, и очередное «..флюг аус Моска-а-а-у!» не могло означать ничего, кроме, моего рейса. Я покинул приятный бар, и через минут пять уже встречал жену на выходе в зале прилета. На обратном пути я решил шикануть, как положено за границей, и поехать в Мерзебург на такси. По мнению всезнающего доктора, дорога должна была стоить марок 40, что было не очень дорого, и я решил рискнуть. На площади перед аэровокзалом народу было немного, такси появлялись неожиданно и подхватывали пассажиров без привычной московской очереди. Не успели мы осмотреться, как перед нами шустро затормозила пожарно-красная Шкода с круглыми фарами. Машина никак не походила на такси, если бы не маленький, явно съемный фонарь с шашечками на крыше. Я с любопытством рассматривал чешское авто, из него бодро выскочила худая, до черноты загоревшая, жилистая дама в белой узкой блузке и коротких красных брюках под цвет машины. Пока я отвечал на ее приветствие, дама, широко улыбаясь белой голливудской улыбкой, легко подхватила наш увесистый чемодан и бросила его в пустой багажник своей Шкоды.

Народный автомобиль ГДР – «Шкода», Зуль, ГДР, 1989 год. По материалам Интернета.

Это была моя первая в жизни поездка на иномарке, первая и последняя поездка на такси в ГДР. Я с удовольствием ерзал на удобном переднем кресле машины, рассматривал вылизанную территорию аэропорта и старательно поддерживал беседу с интересной немкой, которая больше походила на обитательницу раскошного курорта где-нибудь в Ницце, а не на водителя такси. Машина внутри была чистой, хорошо пахла и, если бы не маленький счетчик под лобовым стеклом, была частной. Тем временем мы выскочили за пределы аэропортовских развязок и дорога перешла в автобан среди причесанных немецких капустных полей, на которых в 1990-м я сам видел пропахавший и уткнувшийся в землю ТУ-154 главной авиа-компании ГДР – «Интерфлюг». Немка, которая вблизи оказалась значительно старше, увеличила скорость, машина шла легко, и наша дама стала общаться. Мои знания немецкого за три месяца продвинулись немного дальше вечного «Хенде-хох!», однако, беседа с грехом пополам пошла на русском. К концу нашего путешествия мы уже знали как ее зовут, что она – наполовину чешка, она узнала откуда мы, и сколько я живу в ГДР. На большее нас не хватило, и перехватив мой тревожный взгляд на тикающий счетчик, дама деликатно замолчала, предоставив мне возможность подсчитать в уме сумму на счетчике и пройденный путь. В конце-концов, престижное путешествие на такси обошлось мне в 55 марок ГДР, что было больше, чем обещали, но меньше, чем я предполагал.

Автобан в районе аэропорта Шкедитц, ГДР, 1980-е годы. По материалам Интернета.

Минут через сорок мы остановились возле нашего ДОСа и расплатились с нашей дамой, которая, очевидно, правильно оценила мои финансовые возможности и отсчитала сдачу точно, до мелочи. Я не стал корчить из себя жителя Монте-Карло, взял всю сдачу, поблагодарил немку, и, подхватив чемодан, пошел в сторону своего ДОСа. Этот был мой первый из немногих свободных контактов с жителями ГДР. Интересно, что помимо обьективных языковых трудностей, я вряд ли бы смог долго поддерживать беседу. Вспоминая белозубую даму-владелицу такси, я с трудом представляю, чтобы наш уровень жизни или проблемы в Союзе заинтересовали эту, явно приехавшую с хорошего курорта, отдохнувшую немку, а ее проблемы вряд ли показались бы мне актуальными. Как бы там ни было, мы были наконец дома, жена нашла наше новое жилище вполне сносным, и, распаковавшись, вечером мы пошли знакомиться в уютный дом полкового доктора, где моя жена была с радостью принята, что сделало нашу маленькую компанию полноценной.

Дорожный знак в районе Шкедитца, ГДР, 1980-е годы. По материалам Интернета.

2-2

«В ГДР СЕКС... БЫЛ!»

«В СССР секса нет!» - с этой сакраментальной фразой трудно было не согласиться в конце 1980-х. То есть, секс-то, конечно был, советский, стыдливый, пьяный и грубый, с изменой и «матом изнутри» , как говорил гениальный Жванецкий. Не было другого секса, красивого, нестыдного, на хорошей глянцевой бумаге и даже на большом, широкоформатном экране с замечательным звуком долби-стерео. По большому счету, мало его и сейчас в капиталистически настроенной России. Неразборчивая советская перестройка принесла эротику в страну грубо и пошло, навсегда лишив ее изящной привлекательности, однако, сегодня в каком-нибудь добротном голландском фильме на экране охают актрисы с русскими именами.

Музыкальный плакат из молодежного журнала ГДР «Нойес лебен», 1980-е годы, По материалам Интернета.

Не мудрено, что простой советский служащий, выезжавший за рубеж, зачастую превращался в классического Семен Семеныча Горбункова из «Бриллиантовой руки» в поисках острых ощущений. Все мы хорошо знали со слов советского телевидения, что за границей «развраты всякие», как пел В.Высоцкий, и искушения ждут приезжего на каждом шагу.

О том, что в ГДР к эротике относятся несколько иначе, чем в Советском Союзе, я узнал давно. В начале 1970-х, мне, школьнику старших классов, неожиданно достались молодежные журналы из ГДР, которые были подарены моей матери с большой пачкой немецких журналов мод. Пропагандистская направленность молодежных изданий, полных политических докладов в стиле ВЛКСМ, и множеством молодых воодушевленных лиц в скаутской форме с нашивками FDJ , вдребезги разбивалась о третью страницу обложки журнала, где в каждом номере бесстыдно красовалась молодая немка «топлесс» с фантастическим бюстом! Я, просто, отказывался верить, что социалистическая пропаганда могла использовать эротику в целях воспитания молодежи, которую по советской традиции надо глушить и «не пущать!». Как бы там ни решали в глуши политических кабинетов, немки на обложках были замечательные, а загадочная страна ГДР, вероятно, была центром сексуальной революции в восточном блоке.

Фотокамера «Практика» - эротическое «оружие» немецкого пролетариата. ГДР, 1980-е годы. По материалам Интернета.

Перед своей поездкой в ГСВГ я ничего не слышал о сексе в ГДР от заменщиков-офицеров, поэтому не очень удивился отсутствию в Мерзебурге и других городах страны секс-шопов и неоновых реклам стриптиз клубов. Накрашенные женщины не стояли на углах домов и не выставлялись в окнах, как, по слухам, происходило в проклятых странах капитала. Не увидел я и глянцевых эротических журналов в киосках, что было обычным явлением в Западной Европе. Однако, что-то все-таки в ГДР было. При отсутствии языка и живого общения с местным населением мне оставалось телевидение. Как я уже писал, с первых дней своей мерзебургской саги я подключился к хорошей антенне, торжественно подаренной мне каким-то заменщиком, что было, прямо сказать, большой удачей. За хорошую, компактную ТВ антенну «волновой канал» для перехвата западной программы ARD положено было платить, как минимум, бутылкой «кирша». Неожиданно получив антенну бесплатно, я сам лазил на высокие переборки чердака своего ДОСа, чтобы установить ее, резонно полагая, что установка на саму крышу дома, как делали другие, чревата разломанной черепицей и сломанной шеей. Однако, первый западный канал ФРГ сильно разочаровал меня. На моем черно-белом «Рекорде» скучно-протокольные рожи из Гамбурга смотрелись не лучше, чем на первом канале из Москвы, а ежедневная назойливая программа «Тагешау» была еще хуже программы «Время». Смотреть вообще там было нечего, кроме утренней музыкальной программы в воскресенье «Формула айнс» с ведущим Каем Бекингом, «Натюрлих им штерео!», которое не принимал ни один советский ТВ приемник.

Кай Бекинг, ведущий воскресной музыкальной программы на канале ARD , очень популярной среди солдат и молодых офицеров мерзебургского полка ОСНАЗ. 1980-е годы. По материалам Интернета.

Как ни странно, телевидение ГДР было гораздо интересней. Там периодически показывали «Балет ТВ ГДР» и даже «Фридрихштадтпаласт» с их откровенными костюмами танцовщиц. Однажды я даже посмотрел шикарную программу из парижского «Мулен-Руж», и поздно вечером показывали фильмы с эротическими сценами, но главное происходило под рождество в декабре. ТВ ГДР начинало показывать серию фильмов иностранного производства под общим названием «Эротишес цур нахт» - («эротика на ночь»). Полнометражные фильмы в стиле «Эммануэль», по видимому, были данью старой немецкой традиции повышать сексуальную семейную активность именно к рождеству, чтобы запланированные дети рождались в удобное для работающих на полях семей время. В эти ночи советские офицеры и их жены собирались вместе и под хороший стол осуществляли просмотр эротических киношедевров, что во времена отсутствия видеомагнитофонов было просто запредельной роскошью.

Прогуливаясь по немецким магазинам, я неожиданно обнаружил, что в заведениях, торгующих фото-товарами, продавались наборы фотослайдов с эротическими фотографиями в стиле «акт», что по-немецки означало «ню». Хорошие качественные фото кинокомпании ДЕФА действительно были на уровне фото-искусства, но, главное, они продавались свободно и совершенно никого не интересовали. Позже я узнал, что хорошее издание альбома в стиле «акт» было дефицитом, и мне пришлось долго ходить по магазинам, пока я купил такой альбом, изданный в ФРГ.

Набор эротических слайдов производства ГДР « Strandblicke », купленный автором за 21,65 восточные марки в Мерзебурге, ГДР, в 1987 году. В настоящее время подобные немецкие наборы выставлены в сети по цене 40 английских фунтов. По материалам Интернета.

...Недавно телевидение Австралии показало занимательный немецкий фильм о сексе в ГДР. Исторически Германия была центром свободного отношения к вопросам секса с начала двадцатого века. Развитие нудистских пляжей FKK , «культуры обнаженного тела», в гитлеровской Германии только продолжили некоторые древние традиции населения центральной Европы. С приходом социализма эротические традиции немецкого народа особо не преследовались, а в конце 1980-х годов просто стали предметом политического торга. По какому-то очередному неведомому сговору между властями ГДР и ФРГ, Восточная Германия свободно снабжалась порнографической продукцией любого содержания. Машины западных визитеров, набитые журналами, товарами и актуальными тогда 16мм фильмами эротического содержания, не проверялись восточными пограничниками и товар не изымался. Подобные запасы даром раздавались родственникам и знакомым в ГДР без каких-либо препятствий. В фильме также упоминался факт полу-легального производства порнографических фильмов в гарнизонах Народной Армии ГДР в 1989 году. Трудно спорить о качестве армейской продукции, однако, вряд ли восточная эротика составила серьезную конкуренцию профессиональной продукции империи Беаты Узе, и интересна сейчас только коллекционерам «ретро из ГДР». Страна шла к логическому объединению, армия готовилась к роспуску, и производство подобных фильмов мне больше напомнило дикие оргии в бункере Гитлера под бомбежками Берлина в 1945-ом.

Немецкий документальный фильм также рассказал о широчайшем развитии домашней эротики в ГДР, которая абсолютно не преследовалась властями. Вооружившись главным оружием пролетариата – хорошим, местным фотоаппаратом «Практика», изобретательные немцы развлекались в кругу семьи и друзей, по-своему отвечая на засилье западной порно-индустрии. Надо сказать, что советские граждане в ГСВГ, судя по всему, не отставали от немцев, и камера «Практика» была желанным приобретением офицеров. Конечно, сама камера ни о чем не говорит и приобреталась за солидные деньги для съемки детских утренников и видов Германии, однако, я подозреваю, что кое-кто в Мерзебурге делал более «продвинутые» сьемки натуры.

Нудистские пляжи FKK являются визитной карточкой Германии в течении десятелетий. По материалам Интернета.

Еще в ГДР были «дикие пляжи». FKK , («фрай корпер культур»), или нудистские пляжи, появились в Германии очень давно. То ли, природная холодность самих немцев сказалась, то ли, зябкие пески Балтийского моря не могли привлечь отдыхающих, но именно Германия стала родоначальницей европейского нудизма. В Мерзебурге среди офицеров ходили какие-то анекдоты про знаменитые пляжи, однако, никто толком ничего не рассказывал, возможно, скрывая собственный опыт.

С немецким нудизмом я впервые столкнулся в 1977 году в замечательном курортном районе Сочи – Хосте. Целый корпус городской гостиницы «Лотос» был отдан немецким отдыхающим, в основном молодежи из ГДР. На зависть советским курортникам молодые длинноволосые немцы чувствовали себя очень свободно, не считали карманные деньги и носили недоступные нам американские джинсы с неизменной пластмассовой расческой в правом заднем кармане штанов, как тайный знак неведомого ордена. Но страшная тайна была в другом – они были нудисты! По городу ползли слухи, что с наступлением теплой сочинской ночи, когда большинство советских граждан, напудрившись, отправлялись на танцы или в ресторан, развратные немцы собирались на темном диком пляже голые и неизвестно чем занимались. Говорили, что городские власти обратились в соответствующие инстанции, однако меры не были приняты, и шум прекратился. Немцам просто посоветовали не собираться близко к городу. Вспоминаю рассказ очевидца, как тогда же, в 1970-х годах, группа советских отдыхающих среднего возраста под руководством проводника из санатория лазила по местным сочинским горам и неожиданно вылезла на отдаленный пляж за пределами города, где среди бела дня спокойно сидела группа молодых немцев нагишом, человек десять, и играли в карты. Советские ходоки сначала ошалело смотрели на немцев, а потом, не сговариваясь, ломанулись от пляжа куда глаза глядят, пока не пришли в себя в километрах двух от моря. Такой культурный шок!

Западногерманское издание эротических фотографий «из ГДР» и заставка современной программы немецкого ТВ «Эротишес цур нахт». 2000-е годы. По материалам Интернета.

Оказалось, что широкое распространение нудизма в ГДР не ограничивалось прибалтийской зоной. В районе Мерзебурга, вдоль каналов-водохранилищ по дороге в Лейпциг, раскрепощенное местное население летом устраивало «нудистский пляж» без каких-либо ограничительных знаков. Это больше звучало, как очередной анекдот, однако, однажды летом, пересекая на автобусе местный канал, я заметил в отдалении группы обнаженных загарающих людей. Это казалось невероятным, но сама идея была настолько пугающе-привлекательна, что через какое-то время мы с женой прекрасно провели целый день на этом пляже, что вообще-то было гораздо проще, чем казалось закомплексованным советским людям в 1988-ом году.

Настоящий секс-бум начался в ГДР после открытия границ в 1989-ом году. Перед рождеством, вероятно, в качестве шутки в ближайшем от КПП полка немецком магазине всем кассиршам в торговом зале поставили на кассу женские вибраторы, которые любой мог купить марок за двадцать. Кассирши смущались и по-детски хихикали, отвечая на вопросы местных покупательниц. Ну, вот и настало время разгула! Простые западные немцы привозили в своих далеко не новых машинах целые коробки подержанных порно-журналов и просто продавали их на улице за символическую цену в восточных марках. В городах стали открываться настоящие секс-шопы, которые моментально набились глазеющими немцами. Как-то, приехав в Галле, я заглянул в один из первых секс-шопов в городе. Преодолев полупрозрачную шторку-мухоловку, я вошел в переполненный зал. Кучка немцев самого различного возраста толпилась возле полок с пустыми коробками от видеокассет. Они краснели, потели, рассматривая яркие обложки порно-фильмов. Продукция не самого лучшего качества была просто свалена на полки без какого-либо порядка и учета, явно с целью привлечь публику без особой надежды на прибыль. Покупали мало, надеясь то ли на последующую дешивизну, то ли видео-кассеты просто опередили видеоплееры в ГДР. Направляясь к выходу, я заметил группу молодых немцев за неблаговидным делом – мелким воровством. Неумело прячась и воровато озираясь, они напихали несколько коробок под куртки, намереваясь сбежать из магазина, что они, вероятно, и сделали, т.к. западные хозяева магазина явно никого гонять не собирались. Подобное воровство удивило меня, как будто, у немцев не было других источников веселой продукции, тем более, что ценности в пустой коробке от кассеты не было никакой. Но, как я уже знал к тому времени, халява в Германии уважалась еще сильней, чем в России!

Берлинское варьете «Фридрихштадтпаласт» по-прежнему собирает толпы поклонников. 2000-е годы. По материалам Интернета.

...Время прошло, и в Германии, и в России отшумела сексуальная революция. Люди перестали приходить на работу с красными от бессоницы глазами, и из-под дверей по ночам больше не слышны сдавленные женские возгласы «Дас ист фантастиш!!..». Никто не ломится в секс-шопы, а интернет угрожает закрыть все эротические издания мира во главе с скучным «Плейбоем». И в России, и на Западе о сексе стали говорить везде, открыто и скучно, дети разбираются в сексе не хуже родителей, теряя интерес к нему в очень раннем возрасте. Однако, сейчас я с улыбкой вспоминаю наши первые «взрослые» впечатления, которые нам довелось получить в ГДР, стране, которую мы так и не успели узнать до конца...

2-3

«НИХТ РАУХЕН!»

Вопрос немецкого языка в ГСВГ стоял остро. Так сложилось, что в развернутых частях и подразделениях Советской Армии переводчиков для общения с местным населением предусмотрено не было. То ли, все это население должно было сразу раствориться в ядерном мраке, то ли, под впечатлением первого удара, сносно заговорить по-русски. Штатные переводчики были где-то на самом верху, вероятно, на уровне штаба армии и Группы войск в Вюнсдорфе.

Все переводчики-шмекера мерзебургского полка числились помощниками начальника КП или командирами в ротах, поэтому официально претензий к их уровню перевода, по идее, не должно было быть. Ситуация была сложная, т.к. шмекера все время были на выезде либо по плану царствующего командира полка или, как я подозревал, часто по собственному плану. Мне, профессиональному переводчику, ситуация с немецким языком в полку мне показалась странной. Даже при общей языковой дебиловатости масс, народ должен был помнить азы. Страна не зря годами выкидывала миллионы рублей на обучение советских несильно талантливых школьников и студентов немецкому языку, поэтому что-то должно было остаться! Однако, офицерский состав полка в массе своей был абсолютно глухонемым по части великого языка Шиллера и Гете.

“ Deutsche Bosse , Deutsches Geld ueber Alles in der Welt !” – лозунг о превосходстве немецкого руководства и денег в мире на стене в Галле, ГДР, 1989 год. Фото автора.

Как-то в разговорах проскочила информация, что кто-то из ротных сам поехал к немцам и что-то там организовал для себя. Я заинтерсовался и выяснил, что некоторые офицеры обладали вполне сносными знаниями разговорного языка, однако, тщательно это скрывали. Подобное явление обьяснялось просто – люди не хотели горбатиться на «Папу» и попадать в лакейскую обойму шмекеров, теряя уважение своих коллег, и наносить вред своей молодой карьере. Вторым аргументом был тот факт, что, в принципе, офицер ГСВГ не мог самостоятельно использовать свой немецкий язык для официального общения. Я узнал о смехотворной ситуации в полку, когда один из молодых офицеров, общавшийся по-немецки, показал свою жену какому-то немецкому врачу-специалисту. Когда надо было решать вопрос о госпитализации женщины, командир полка направил к этому врачу полкового шмекера, как видно, для контроля ситуации. Получалось, что у шмекеров была своего рода негласная лицензия на ведение любых переговоров, а остальные были только клиентами в очереди. Думаю, что и у «особого отдела» все «контактные» с немецкой стороной военнослужащие были на особом учете и контроле. Для остальных любые цивильные контакты с немцами были перекрыты, лечиться в немецких больницах официально было запрещено, а женщинам получить работу у немцев было почти невозможно. В такой ситуации, к удовольствию командования, советские офицеры даже не пытались говорить по-немецки, полностью погрязнув в привычном быте гарнизонов, общаясь только по-русски, проявляя зачастую полнейшее неуважение и хамство в отношении Германии, которой они почти совсем не знали. Незнание, как известно, рождает в умах людей отторжение, что вполне соответствовало взглядам высшего командования и политуправления ГСВГ.

Официальный контакт офицеров 253 ОРТП с гражданами ГДР, Мерзебург, 1988 год. По материалам Интернета.

Отторжение немецкой действительности сильно поддерживалось в Мерзебурге, где командир, к примеру, частенько в своих похмельных речах на плацу унижал качество жизни и товаров из ГДР, выставляя немцев некими наивными недотепами. По общему мнению офицеров полка немцев можно было безнаказанно надуть, обмануть, проехать без билета, нахамить или, даже, побить, что вполне соответствовало широте русской души и посконной логике воинов-освободителей. В Мерзебурге радостно рассказывали расхожий анекдот про некоего тов. офицера, который все свои пять лет в Германии ездил на поезде без билета. Когда к нему подходил контролер, он уверенно говорил «Нихт раухен!», ( не курить!), на весь вагон. На все вопросы и требования немцев он отвечал той же магической фразой, после чего, безнадежно махнув рукой, контролеры обычно уходили прочь. Так же хорошо в критической ситуации работала классическая фраза «Нихт фирштейн!», (искаженное – «не понимаю»), которая у немцев означала «Я – русский!», что вряд ли звучало в ГДР 1980-х очень хорошо.

Жалко, что практически никто в Мерзебурге не понимал, что врожденная немецкая сдержанность, единогласно принимаемая русскими за тупость, была неотьемлимой частью того европейского менталитета, на который безуспешно претендует современная Россия.

Первые частные магазины, открытые гражданами ФРГ в Восточной Германии. Галле, ГДР, 1989 год. Фото автора.

Если у мужчин Группы войск с немецким языком были сложные отношения, то славные, боевые наши женщины решали все иначе. С языком у них было еще хуже, т.к., очевидно, практический женский ум не видел необходимости в усидчивом изучении неблагозвучных слов, поэтому дамы часто пользовались дикой русско-немецкой смесью. Основное общение русских дам происходило в магазинах, в которых, в зависимости от близости советского гарнизона, сленг ГСВГ понимали хорошо. Популярные магазины, пользующиеся особым вниманием офицерских жен, такие, как знаменитый магазин мехов в Вайсенфельсе, давно перешли на русский язык без переводчика. В остальных торговых точках общение шло сложнее, однако, никто без покупок не уходил. Магазинный язык ГСВГ мне навсегда запомнился смешной сентенцией, подслушанной неизвестно кем и где в ГДР. Некая русская дама, страстно желая примерить красную юбку в немецком магазине уверенно потребовала:

« Мне «дизе» юбку, в «рот» полоску!..»

Торговый центр, ГДР, 1989 год. По материалам Интернета.

…Прошло время, и сейчас толпы «россиян», которые сменили «новых русских», (те же лица?), уверенно разъезжают по миру и даже постоянно живут в самых престижных городах планеты. Однако, когда я читаю в прессе, что старинная лондонская фирма, знаменитая своими дорогими аскетическими нарядами, вынуждена была поменять стиль и выпустить линию одежды ярких, аляповатых цветов для русских женщин, мне почему-то вспоминается офицерская жена из ГСВГ, которой очень надо было юбку, «в рот полоску»!..

2-4

«ОТЕМ ФОРДЖ»

В Мерзебурге наступила элегантная европейская осень. В отсутствии бравурных криков советской прессы про битву за урожай и вечно печальной подготовки к зиме, осень была тихой, плавной и какой-то солидной. Хотелось сидеть в парке перед замком, смотреть на острые готические крыши сквозь желтеющую листву и мечтать о приятной немецкой жизни без криков, надрыва и мата.

253 ОРТП на марше. ГДР, конец 1980-х годов. По материалам Интернета.

Осенний период в деятельности радиотехнических частей ГСВГ ассоциировался с большой учебно-боевой задачей слежением за регулярными американскими стратегическими учениями «Отем Фордж». Совместные «советско-американские» учения, как шутили в полку, представляли собой целую серию учений разных родов войск армий НАТО по усилению группировки и развертыванию стратегических сил в максимально приближенные к реальным сроки. Отрабатывались различные задачи по усилению войск на «театре», а также по переброске войск из США с реальным выводом сил и средств на боевые позиции. Всю эту громаду через границу разведывали части Советских Вооруженных Сил и стран Варшавского договора. В целом, в восточной Европе происходили похожие развертывания с параллельной отработкой своих боевых задач, правда, вероятный противник оставался за границей. Для разведки, как известно, границ не было. Работа полка была вполне боевая, по реальному противнику, с применением наших штатных полковых радиотехнических средств. Мероприятие было солидное, и основная оперативная группа КП полка выдвигалась ближе к южной границе ГДР на позицию на горе Глейхберг, в просторечии именуемой Ремхильд, по имени близлежащего городка.

Признаться, идею выезда на Ремхильд, о котором мне говорили мои коллеги с самого моего приезда, я не любил. Я не любил Ремхильд еще даже не увидев его. Мне хватало опыта службы, чтобы представить положение обитателей легендарной горы. К тому времени я прочитал десятки отчаянных радиограмм от знакомого мне Саши Ошаца, бессменного «начальника» горы, о бедственном положении личного состава. «Пришлите хлеба!», «Пришлите капусты!», «Пришлите белье!», «Пришлите что-нибудь!!!!» – никогда не забуду эту фразу! Однако, его радиограммы в лучшем случае зачитывались на утреннем разборе, или просто выкидывались в урну, т.к. ни ротному, ни ЗОРу дела до них не было. Ремхильд был провальной дырой, куда пропадали офицеры КП на несколько недель кряду, что совсем не соответствовало моей плотной «туристической» программе жизни. Однако, время пришло, и на Ремхильд я поехал осенью 1987 года вместе со всеми на большие дела.

Подготовка КП к выезду для меня, привыкшего к учениям в Союзе, выглядела странно. Народ был, как бы, не очень озабочен сборами. У всех офицеров под столом стоял одинаковый серый немецкий тревожный чемодан, который я тоже вынужден был купить в Военторге сразу по прибытию в полк. Выбросить просто так 25 драгоценных марок было просто преступление, однако, это был приказ, и чемодан должен был соответствовать. Чемодан у всех был набит нужными вещами, такими, как, например белье и мыло, которые все использовали при выезде по назначению. Интересная деталь – в Союзе офицеры обычно не разукомплектовывали свой тревожный чемодан на учениях, оставляли его дома и брали с собой подобный набор в какой-нибудь сумке. В ГСВГ все просто брали свой «неприкосновенный», упакованный по списку, чемодан и пользовались всем во время учений. Вроде, ничего особенного, но мне пришла в голову неприятная мысль, что все, как бы, едут в последний бой... Вероятно, это была местная традиция, но я предпочел свой старый способ, и оставил чемодан под столом. Больших сборов на КП полка не наблюдалось. Были подготовлены какие-то карты, но привычной хозяйственной суеты не было. Однако, как показала практика, волноваться было не надо: в ГСВГ нормально работали другие подразделения полка, которые в Союзе обычно забывали про свои обязанности.

Дорога на бывшую позицию 253 ОРТП на горе Гляйхберг, ФРГ, 2000-е годы. По материалам Интернета.

В установленное время «Ч» колонна машин двинулась из утреннего Мерзебурга в южном направлении. В кабине грузовика нас было трое, я не числился старшим машины, следить за дорогой мне было не надо, и я радостно изучал незнакомую местность в свое удовольствие. Колонна медленно тащилась по узким местным дорогам, петляющим между ухоженных полей и живописных немецких городков. В населенных пунктах все часто останавливались из-за узости проезда и необходимости пропустить какой-нибудь немецкий рейсовый Икарус, который на зависть резво шнырял по древней брусчатке крошечных улиц. Ближе к югу страны дорога пошла вверх и мы въехали в волшебный лес Тюрингии, где даже архитектура домов и расположение деревень отличалась от традиционных немецких населенных пунктов. Очевидно, в условиях более снежной зимы дома были покрыты наслоенными деревянными чешуйками, от которых они были похожи на диковинных черных рыб. Деревни были вытянуты вдоль петляющих по высоким лесистым косогорам дорог, и двери домов выходили прямо на проезжую часть, без всякого намека на дорожку. Лес вокруг был потрясающим, вековые ели стояли стеной, и когда мне довелось ехать по этой дороге зимой, то заваленный снегом лес и волшебные деревушки в чаще были просто из старинной европейской сказки! Но, пока была осень, многие деревья были покрыты желтой листвой и знаменитые ели чернели вдоль дороги. Без особых приключений колонна миновала город Майнинген и подтянулась к въезду на гору, проехав через всю деревню Глейхамберг, которая со временем просто стала родной. Подъем был лесистый и крутой, и поэтому машины поднимались на приличном расстоянии в целях безопасности.

По дороге на Ремхильд, ФРГ, 2000-е годы. Фото Д.Маслова.

Поднялись мы на гору уже в сумерках. Трудно было разобрать масштабы нашего расположения, но на первый взгляд народу там было уже много. В толпе незнакомых лиц я увидел Ошаца, какого-то жалкого и затурканного, в ужасно мятом лейтенантском кителе. Мне так и не удалось с ним поговорить, он исчез куда-то по делам, из которых он не вылезал все две недели. Командовал развертыванием прибывших сил и средств командир роты ст.л-т Д.. Не очень приятный в общении, хамоватый Д. был сейчас на коне! С криками и матом он толково гонял солдат, которые быстро разгружали машины и занимались общей организацией позиции. Кто-то таскал продукты, кто-то ставил палатки, кого-то уже отправили в караул. Отдав должное неплохой организации разгрузки в условиях уже почти полной темноты, я отправился в расположение, которое надо было сделать максимально удобным для себя.

Богатый опыт, выработанный за период службы на Дальнем Востоке, подсказывал мне, что первое, в условиях приближающейся ночи, было койко-место. Я был неприхотлив в вопросах сна, и обычную солдатскую кровать до сих пор считаю самым удобным ложем в смысле гигиены и хиропрактики. Для расположения прибывших офицеров были выделены две комнаты в общем доме позиции. Обычные двухъярусные кровати были мне не в новинку, и я быстро «забил» верхнюю койку в максимально удобном углу комнаты для расположения младших офицеров. ЗОР и майоры отправились в соседнюю комнату к моему удовольствию. Драгоценный казарменный опыт подсказывал, что уходить в этот решающий момент было нельзя, т.к. твою сумку могут просто поставить на пол и место «уйдет». Вскоре пришел «заботливый» ст.л-т Д., и, как я предполагал, выкинул сумку кого-то из молодых лейтенантов с койки на пол, заявив, что это место начальника позиции. Кто-то еще побурчал, но вскоре все «устаканилось». Подо мной место оставалось свободным, когда неожиданно там появился майор К. и стал располагаться. На мой удивленный взгляд он, с присущим ему одному странным чувством юмора, просто сказал:

«А, там ЗОР! Не хочу с ним в одной комнате спать!»

Тюрингия, ФРГ, 2000-е годы. По материалам Интернета.

  Мне поначалу показалось это странным, но я был рад такому соседству, потому что К. оказался очень интересным человеком. Когда с местом было все решено, я решил пройтись в надежде увидеть что-нибудь уже в полной темноте. Затея оказалось пустой, т.к. кроме лампочек в палатках и пары слепивших фонарей я ничего не увидел. Справа во мраке светили фары ЗИЛов, кто-то кричал в темноте, явно расставляя прибывшие машины на стоянке. Слева бойцы разожгли какой-то костер, в свете которого передвигались темные тени в бушлатах. В отдалении были видны еще какие-то огни, тихо тарахтели электродвижки, и, в целом, все было, как всегда ночью на учениях. Дальше в темноту я решил не ходить, т.к. никакого пароля – «секретного слова» нам никто не сказал, а перепуганный начальством часовой ночью, да еще в ГСВГ, вещь непредсказуемая. Вернувшись в расположение, я старался сильно не маячить, чтобы не нарваться на какое-нибудь неожиданное ночное дежурство, и, перекусив, быстро отправился спать после длинного дня.

Политотдел 253 ОРТП в полевых условиях. ГДР, конец 1980-х годов. По материалам Интернета

2-5

«РЕМХИЛЬД»

Солнечное осеннее утро встретило жителей горы неописуемо душистым воздухом и туманной изумрудностью долин. Все, кто вылезал из тесного помещения позиции, от неожиданности застывали, пораженные монументальным зрелищем. Если встать на скамейку возле железной сетки на краю обрыва, то вид на ФРГ с горы делался просто незабываемым.

Знаменитый вид с горы Гросс-Гляйхберг, бывшей позиции 253 ОРТП, ФРГ, 2000-е годы. По материалам Интернета.

По-утреннему темный, еще не пожелтевший лес по склонам горы расходился к подножию, заканчиваясь остроконечными, яркими на утреннем солнце черепичными крышами ближайшей деревни. Воздух на глазах делался прозрачным, только из темной части леса медленно поднимался сизый туман. Запах был замечательный, но отличался от запаха мокрого подмосковного леса, вероятно, сказывалась местная флора. Кто помнит яркую телерекламу австрийского пива «Гессер», которую показывало советское телевидение в начале 1990-х, тот сможет представить европейский, прозрачный, высокий, лиственный лес с замшелыми глыбами валунов, по которым лазил немец в поисках правильной воды для своего пива. Однажды на таких валунах прямо возле позиции на вершине горы я встретил настоящую живую гигантскую саламандру – крупную, флегматичную ящерицу, с ярко-желтыми пятнами на блестящем черном теле. Она двигалась так медленно, что я легко взял ее в руки, рассмотрел, и отпустил в лес.

Солнце поднималось, и бесконечная изумрудная долина осветилась полностью, заиграла разными оттенками зеленого с редкими вкраплениями желтых осенних деревьев. Знатоки с готовностью показали расположение и название деревень, указали тонкую, изломанную полоску пограничной сетки, отгораживающей вражескую ФРГ. Всем новичкам, наверно, в голову приходила одна и та же мысль – что делать, если начнется!? От границы до горы было всего метров двести, и ответ напрашивался неутешительный – делать было нечего! Отсюда, в случае чего, никто не выберется. Но все гнали неприятные мысли и старались наслаждаться курортным видом с вершины горы, в надежде на здравый смысл мировых политиков.

Деревня Гляйхамберг у подножия горы Гляйхберг – популярное место среди офицеров и солдат передовой позиции 253 ОРТП. ФРГ, 2000-е годы. По материалам Интернета.

Однако, надо было и делом заняться. С сожалением оторвавшись от магического зрелища, я вернулся в расположение. После завтрака, застегнутый на все пуговицы ПШ, ЗОР раздавал какие-то распоряжения. Указания были несущественные, и я заметил, что постепенно правление переходит в руки обычно тихого и незаметного майора К. В паре с еще более оригинальным «вияковцем» майором П. они шептались, раскладывали карты, и, на мой взгляд, готовились к настоящей штабной игре. К. заметил меня и просто посоветовал, даже не попросил, сходить на релейку. «Релейка» прозвучала для меня незнакомо, т.е. никак, но я, воспользовавшись такой возможностью, улизнул из расположения, подальше от глаз ЗОРа, от которого не следовало ждать ничего хорошего в нестандартных условиях. По дороге к приемному центру - ПЦ я рассматривал расположение. Опыта учений у меня было достаточно, и я с приятным удивлением отметил для себя компактное размещение автомашин на площадке каменоломни, из которых многие не принадлежали нашему полку. Навстречу мне со стороны ПЦ двигался товарищ солдат, судя по застиранному х/б и уверенному виду, бессменный житель Ремхильда. Солдат внимательно всматривался в мою походку, как опытный охотник в движение незнакомого зверя. Приблизившись на расстояние трех шагов, солдат сделал неуклюжее движение правой рукой, изобразив отдание чести, о чем он слышал явно давно. Зрелище было комичным, и я посчитал своим долгом остановить бойца. Рядовой остановился и даже машинально схватился за расстегнутый воротничок, однако, воротничок застегнут не был. Позже я уже привык к этому жесту армейской вежливости «по-альпийски», когда рука только касается воротничка, но не застегивает его. Это напоминало прикосновение к полям шляпы вместо полного обнажения головы в вежливом поклоне. Никаких внушений я не делал умышленно, справедливо делая скидку на полевые условия позиции. Уточнив расположение обьектов, я отпустил солдата, очевидно, удивленного легким исходом нашей беседы.

Заброшенное здание ПЦ на бывшей позиции 253 ОРТП Ремхильд. Гора Гросс-Гляйхберг, ФРГ, 2000-е годы. Фото И.Молдавского

ПЦ не очень меня привлекало своими скучными радиотехническими постами с маловразумительными пискучими сигналами, и я отправился дальше в поисках загадочной релейки. По дороге на смотровую площадку я обнаружил тщательно замаскированный «Урал» с КУНГом и большой антенной, напоминающей хребет доисторической рыбы. За маскировочной сеткой что-то зашевелилось, и вскоре из-за сетки выскочил молодой прапорщик в лихо расстегнутой п/ш с десантной голубой тельняшкой. Голубая тельняшка в армии была, как специальный знак для понимающих, и означала некий клуб служивших в СПЕЦНАЗе или ВДВ. Прапорщик, начальник станции РЭБ, как оказалось, служил в десантуре. Интересно, что вид такой знакомой мне тельняшки порадовал меня, ибо застегнутые мундиры офицеров войск связи мне порядком надоели. Вскоре я познакомился с дружным экипажем секретной по тем временам станции РЭБ «Укол», кажется, из Дрездена, в составе молодого старшего лейтенанта, прапорщика и солдата-водителя. Ребята сидели на горе давно, уже недели две, хотя, до начала учений была еще неделя «сержантского зазора». Рэбовцы жили на самообеспечении, на общее котловое довольствие не вставали и охраняли себя ночью сами, меняя друг друга в карауле. Только иногда я видел их, когда они приходили в столовую за чайком. На мое удивление ст. лейтенант и прапорщик, похожие, как родные братья, уверили меня, что они устроены отлично, привезли с собой солидный запас картошки и тушенки, и что иногда прапорщик бегает за хлебом в деревню. «Бегать в деревню» мне показалось садистским наказанием, вспомнив длинную дорогу с горы, однако, людей готовых на все, лишь бы быть подальше от любимой части, я в армии видел не раз. На мое желание взглянуть на работающую, как оказалось, станцию, молодые ребята, смешно смущаясь, извинились, что нельзя, т.к. станция секретная, но очень приглашали в гости на жареную картошечку. Я искренне поблагодарил за приглашение, понимая, что с удовольствием бы, но напрягать мужиков с продуктами на боевом дежурстве – последнее дело.

Немецкий снимок развернутых в 1988 году сил и средств РТР Советской Армии на передовой позиции на горе Гляйхберг с указанием типа антенн. Справа внизу – ПЦ, слева – радио-релейный пост 253 ОРТП с круглой антенной – место работы автора во время учений. Судя по ракурсу, снимок сделан с летательного аппарата неустановленной принадлежности, летевшего вдоль границы ФРГ. По материалам Интернета.

Релейка представляла собой маленький КУНГ с круглой антенной-присоской на крыше в прямом смысле на краю земли. Смотровая площадка висела над обрывом горы, и вид открывался на все 180 градусов. Полюбовавшись на просторы вражеской Германии, я заглянул внутрь будки. Обитателем поста оказался солдат осмысленной наружности из местной смены. Пост не был изуродован до предела солдатской наскальной живописью, больше всего пострадал журнал записи радиоперехвата. На столе стоял работающий магнитофон, перед которым лежала большая, золотая немецкая луковица. Подобный золотой, с шуршащей шкуркой, чистый, сочный плод один мой старый сослуживец-капитан, чуваш с белобрысой, абсолютно арийской внешностью, смачно называл по-хохлядски «цыбуля», и вгрызался в него, как в спелое яблоко. Солдат перехватил мой взгляд и быстро спрятал луковицу в карман бушлата, ожидая моей реакции. Однако, он ошибался, и никакой реакции не последовало, потому что я знал скудный полевой рацион солдат и гонять за дополнительные витамины никого не собирался. Участники ремхильдовских событий наверно вспомнят, что однажды, когда я был начальником позиции, мы все, свободные от смены, сидели в столовой, смотрели немецкие фильмы по каналу RTL и жевали свежую капусту, которая была такой вкусной!

Магнитофон «Звук-1», вооружение релейного поста 253 ОРТП. По материалам Интернета

Труженик релейного поста быстро проникся ко мне доверием, очевидно, не веря, что кто-нибудь из офицеров полка действительно интересовался результатами его работы. Записи открытых релейных телефонных переговоров записывались на пленку и относились в конце дня дежурному начальнику позиции. Через несколько дней боец забирал катушки с пленкой обратно на пост для перезаписи, однако катушки были нетронутыми, и записи не слушал никто. Энтузиазма это солдату не прибавляло, но он от скуки продолжал записывать. По идее, солдат-релейщик числился в роте знатоком английского языка, что позволяло ему беспрепятственно наслаждаться одиночеством на смотровой площадке. Но это было, как выяснилось, мифом. Узнав, что я знаю английский, боец радостно достал пленку с отличным качеством записи разговора, где невидимый американец солидным басом что-то говорил собеседнику в телефон. Солдат с интересом стал меня спрашивать, правильно ли он понимает текст, и я вынужден был разочаровать его, что все неправильно, и он ни черта не понял. Текст был тяжелый, масса сленга, другого собеседника не слышно, и поэтому перевод даже при хорошем качестве записи был весьма затруднителен. Забавно было другое, что солдат с запасом знаний неоконченной средней провинциальной школы выдумывал. Он просто творил английский текст, придумывая несуществующие слова! Я не стал окончательно добивать его, и мы переключились на другие пленки. Несколько записей были конкретны и интересны. Боец точно помнил даты, что делало информацию ценной. На каком-то клочке бумаги я набросал текст, положил бумажку в карман бушлата и покинул воодушевленного нашей встречей солдата, попросив записать еще.

Заброшенное здание расположения на бывшей позиции 253 ОРТП Ремхильд. Гора Гросс-Гляйхберг, ФРГ, 2000-е годы. Фото И.Молдавского.

Взглянув еще раз на сияющую внизу долину, я заспешил в расположение, чтобы переговорить с майором К. по поводу интересной записи. Однако, когда я вывернул из-за здания ПЦ, то увидел на стоянке штабной УАЗик. Как опытный разведчик, я сделал маневр и стал наблюдать, т.к. встреча с «Папой» не входила в мои планы «альпийского отдыха». Однако приехал не «Папа», а НШ полка по кличке «Гусь-Деревянный». Низкорослую фигуру начальника штаба в дурацкой квадратной шинели и притоптанных сапогах 45-го размера сопровождал ЗОР. НШ, как обычно, общался через плечо, вполголоса цедя слова, по-хамски не заботясь о собеседнике, и медленно двигался по расположению. Подполковник С., в наглухо застегнутом бушлате и дурацкой планшетке через плечо, страдал. Он напрягся своим мясистым лицом, придав ему трагично-виноватое выражение, очевидно, полагая, что это означает верх боевой готовности. При этом он задержал свою видную фигуру в вежливом полунаклоне лакея, всем своим видом показывая радость услужить. Позиция вымерла. Не было видно никого, даже вечного пса Вольфа на цепи. «Гусь» окинул рыбьим взглядом пустую местность и повернул назад в расположение. Ситуация была сложная, и я вспомнил про своих новых друзей РЭБовцев, за маскировочной сеткой которых можно было надежно спрятаться от гнева начальства. Послушав интересные анекдоты из жизни коллег, я выбрался на свет через полчаса и к своей радости увидел, что полковой УАЗик исчез. В расположении я обнаружил офицеров КП, майора К. над картой, майора П., что-то бурчащего в усы, хитро блестя очками, и ЗОРа с красным лицом и полного натужной энергии, явно вдохновленного беседой с суровым НШ. Увидев меня, ЗОР набрал воздух в грудь, собираясь что-то сказать, но К. опередил его и просто спросил:

«Ну, чего там, Серега?..»

Лес в Тюрингии, ФРГ. По материалам Интернета.

  ..Информация на драном клочке бумаге из моего кармана оказалась недостающим звеном к гениальной картине развертывания войск НАТО перед нами на глубину 500 км , нарисованной майором К. за какие-то 3 часа. Так началась моя новая работа на горе Ремхильд, (Гляйхберг,натюрлих!).

2-6

РАЗНЫЕ ЛЮДИ

На Ремхильде было много незнакомых людей, которые прибыли из частей нашей могучей танковой армии, однако, их предназначение было не всегда понятно. Кроме каких-то РТР взводов со своими лейтенантами, на горе иногда появлялись весьма экзотические личности. По слухам, на позицию как-то даже привозили нашу знаменитую ст .л ейтенанта Наталью, но долго она там не задержалась. Трудно сказать, то ли отдельных удо бств дл я женщины не нашлось, то блат лейтенантши посодействовал, однако, больше ее на горе никто не видел. Не было видно на Ремхильде и второй дамы нашего полкового КП. Вероятно, взятую на военную службу в качестве генеральской шутки в отдаленном ТуркВО капитаншу, решили не показывать людям: все равно, ее английский не приносил много пользы.

Лес на горе Гляйхберг, ФРГ, 2000-е годы. По материалам Интернета .

Кроме бесцельно слонявшегося по позиции нашего ЗОРа, подполковника С., который, по идее, во время учений должен был проявлять завидный оперативный талант, больших начальников на горе видно не было. Все приданные позиции экипажи и посты работали независимо, без лишнего командного дергания. Посты из состава ОРТБр, отдельных батальонов и рот РТР спокойно занимались своим делом, лишний раз доказывая бесцельность строевого порядка на войне. РЭБовцы, радиоразведчики, заумные «лирики» из лаборатории изучения радиоизлучений - ЛИР, «яйцеголовые» дешифровщики из Торгау и, бог знает, кто еще, трудились на горе, чтобы общими усилиями нарисовать картину могучего американского развертывания где-то там, за красивыми, голубоватыми холмами на территории ФРГ. Все наши данные, обобщенные и проанализированные, отправлялись "наверх" и в бригаду РТР в Торгау, которая была известна под позывным "Низина". Сенсаций не наблюдалось и, вероятно, американские учения проходили строго по плану, возможно, уже известному высокому советскому командованию.

Немецкий снимок развернутых в 1988 году сил и средств РТР Советской Армии на передовой позиции на горе Гляйхберг с указанием типа антенн. Слева внизу – ПЦ, справа – здание расположения и черные башни канатных подьемников бывшей немецкой каменоломни. Позиция подразделений РТР Народной Армии ГДР находилась правее от расположения. Судя по ракурсу, снимок сделан с летательного аппарата неустановленной принадлежности, летевшего вдоль границы ФРГ. По материалам Интернета.

Однако , обший интерес на позиции привлекали немцы. Самые настоящие немцы из состава подразделений радиоразведки Народной Армии ГДР. Где-то за несколько дней до начала американского развертывания, без глупого "сержантского зазора" в две недели, на позиции появились военные грузовики «ИФА», покрашенные немецкой, матовой краской цвета "хаки". Молчаливые солдаты в серой защитной форме быстро и по-деловому выгрузили аккуратно сложенные палатки, чтобы приехать на следующий день и также молчаливо и быстро их поставить. Работа немцев привлекала внимание многих, потому что увидеть вблизи действия немецкой армии было редкой удачей. Не очень молодые на вид солдаты работали слаженно и умело, что никак не походило на труд советских военнослужащих срочной службы. Никаких начальников среди них не было, и, как я узнал позже, вообще, офицеров в НА ГДР было намного меньше, чем в Советской Армии. Вся работа держалась на младших командирах, и "герр офицер" у немцев было лицо весьма уважаемое. Достаточно вспомнить, что по закону командиру роты НА ГДР была положена персональная машина – усиленный «Трабант», не говоря уже об удобствах полевого размещения. Короче, глупых идей о «равноправии» офицеров и солдат в немецкой армии не было никогда.

Рекламное издание о военной службе в погран-войсках ГДР. На переднем плане машина командира роты Народной армии, ГДР, 1980 годы. По материалам Интернета.

Когда многочисленные палатки, просторные, новые, из хорошего современного пластика, были надежно поставлены, снова приехал грузовик и привез столы и стулья, словно на позиции собирались играть большую свадьбу или показывать кино. Наиболее любопытные из русских вежливо поинтересовались и получили ответ, который окончательно поставил всех в тупик: немцы оборудовали палатку для "пития кофея" господам офицерам. Эта новость окончательно "добила" зрителей, и большинство больше не приближались к немецким палаткам, глухо матеря ГДР, позицию и самих себя, бесцельно сидевших на надоевшей тушенке с комбижиром уже третью неделю...

Развернутый командный пункт армии ГДР на базе грузовика IFA на выставке военной техники ГДР. ФРГ, 2000-е годы. По материалам Интернета.

Оперативное взаимодействие с немецкими "осназовцами", как и предполагалось, оказалось делом непростым. Возле их позиции на виду стоял часовой с автоматом наперевес круглые сутки, и ни у кого из русских, почему-то, не появлялось желание проверить его знание караульной службы. Деятельность, а главное, результат работы немецких радиоразведчиков оказался засекреченным, и даже нашим начальникам можно было особо не рассчитывать на помощь социалистических друзей. Лишь однажды делегация во главе с ЗОРом была допущена в "кофейную" палатку для общения, и они даже умудрились издали посмотреть внутренность секретного немецкого КУНГа, где, к большому удивлению, увидели старую, советскую, давно рассекреченную аппаратуру, правда, чистую и, вероятно, хорошо работавшую. Основной отговоркой немцев было боевое предназначение их части, которая занималась разведкой войск Бундесвера, однако, с таким объемом информации, полученным на их родном языке, нам можно было американцев не разведывать вообще! В интересах ГДР на территории Западной Германии трудились тысячи информаторов, которые за деньги и, просто, из нелюбви к американцам подробно докладывали об их любом перемещении. Связи восточногерманской службы «Штази» с спецслужбами в ФРГ были настолько обширными и взаимовыгодными, что после объединения Германии в стране поднялся большой политический шум. Надо признаться, что работа по соседству с немецкими "коллегами" на Ремхильде оставила неприятное чувство собственной профессиональной неполноценности. Немцы все делали лучше: и жили лучше, и работали лучше, и разведку вели по-настоящему, без глупого армейского солдафонства , четко и эффективно, и мне очень не хотелось представлять этих молчаливых, сосредоточенных людей в виде потенциальных врагов...

Радиоприемник поста РР, 1980-е годы. По материалам Интернета .

Однажды утром после завтрака я заметил возле смотровой сетки долговязую, худую фигуру старшего лейтенанта с кейсом в руке, всматривавшегося в бесконечные зеленые долины ФРГ. Лейтенант пристально вглядывался в живописную долину, простиравшуюся внизу, и по его романтическому виду я безошибочно определил новичка. Судя по цивильному кейсу и помятому повседневному кителю, лейтенант был двух-годичником.

- Опять свалку равняют..., - грустно заметил я, кивнув на крошечные желтые грейдеры, работавшие на аккуратных кучах свалки среди зеленых полей на территории ФРГ.

- А, что, туда нельзя? - быстро среагировал "мятый" лейтенант, явно знакомый с сокровищами немецких свалок.

- Ха! Попробуй! - я с сочувствием посмотрел на лейтенанта, и мы познакомились.

Алексей Е. прибыл на гору с маловнятными обязанностями «куда пошлют» из дивизионного разведбата в подчинение по принципу «кто тут старший?». Человек несгибаемого юмора и неформального взгляда на вещи, Е. был настоящим провинциальным самородком, человеком со множеством талантов. Судьба так распорядилась, что странный лейтенант, встретившийся мне когда-то на оживленном Ремхильде, сыграл значительную роль в моей жизни годами позже, когда все мы плавали в мутных водах перестройки, в надежде на удачу и богатство. А пока я был рад пообщаться с новым человеком, слушать его веселые рассказы про смурную жизнь в большом советском гарнизоне, где русское население превосходило население местной немецкой деревни, и про то, что этот удивительный человек выучил немецкий язык только для того, чтобы стать батальонным шмекером и не ходить в наряды, которые ему страшно не нравились.

Оператор за работой. 1980-е годы. По материалам Интернета.

Позже и я ездил на Ремхильд в разное время, в большой компании и без , но, несмотря на своеобразную прелесть проживания в немецкой глубинке, всегда с радостью возвращался домой, где меня ждали домашний уют и мои путешествия в любимый Лейпциг.

2-7

СКАЗКИ, ЛЕГЕНДЫ, ТОСТЫ!

Как и все значительные горные возвышенности в мире гора на Ремхильде была окутана туманом легенд. Подобно древним немецким рыцарям, сидевшим задумчиво на горе, советские военнослужащие тоже творили легенды, которые пересказывались друг другу, значительно приукрашивались, чтобы, в конце концов, осесть в виде уж совсем невероятных историй в аляповатых дембельских альбомах солдат, которые годами пылились на чердаке безо всякой цели.

Деревня Гляйхамберг, Тюрингия, ФРГ, 2000-е годы. По материалам Интернета.

«Ночь длинных ножей»

Среди солдат на Ремхильде ходили упорные легенды, что в какие-то давние, но не очень далекие времена, на позицию ночью напали немцы и вырезали всех ножами. Естественно, никто не мог сказать, когда и кто нападал, но подобные страшилки охотно рассказывали всем новичкам, прибывавшим на позицию. Можно по разному относиться к устному творчеству молодежи, но любой, кто когда-нибудь проводил ночь в лесу, знал, что черный лес и непроглядная темнота вокруг тебя после заката – вещь неприятная. Прибавить к этому близость границы и непредсказуемость населения, получится вполне реальный страх. Солдаты пугали друг друга перед заступлением в караул, и ночью я заметил, что часовые обычно топчутся под подслеповатыми лампочками над расположением, стараясь не углубляться в темноту и не ходить по темному маршруту. Я с пониманием относился к подобному нарушению инструкций, и никогда не настаивал, чтобы часовой уходил далеко от света. Подставлять часового, чтобы ему дали в темноте по башке и забрали автомат, как это частенько бывало в Союзе, или, чего лучше, получить пулю от перепуганного новобранца в темноте я не хотел, тем более что секретного слова я обычно не знал, и по своему опыту на вопрос из темноты «Пароль?» отвечал «ЗАСом», как в шутку в радио-войсках называли простой русский мат. Переход на ненормативную лексику всегда работал хорошо, меня все знали по голосу и по выдумке матерных оборотов, которые действительно не могли быть скопированы врагами.

Вид с бывшей позиции полка «Ремхильд» на горе Гляйхберг, Тюрингия, ФРГ, 2000е годы. По материалам Интернета.

Однако, осень 1987 года была полна приключений. Однажды, возвращаясь к обеду с релейного поста, я заметил какое-то необычное движение вокруг позиции. Оказалось, я пропустил интересный момент. Около полудня скучающий постовой возле шлагбаума на въезде заметил в лесу двух спортивного вида немцев, которые, вооруженные дорогой фототехникой, снимали развернутую позицию на Ремхильде. Когда часовой окликнул их, они развернулись и побежали вглубь леса. Такую возможность скучающие советские солдаты не пропускали никогда! Наконец случилось! Реальный враг показался на горизонте, и желающих преследовать было больше чем достаточно. Начальник караула со свободной сменой, свободные от смены бойцы и офицеры полка и болтавшиеся военнослужащие приданных подразделений рванули в лес. Погоню по дороге вниз возглавил легендарный водитель бессменного грузовика ЗИЛ-157, известного в ГСВГ под названием «Бэмс». В кузов без разбору прыгнули солдаты и офицеры, включая позиционного шмекера Сашу Ошаца. Все случилось так быстро и стихийно, что преследование мифических немецких фотолюбителей походило на паническое бегство с горы банды анархистов, а не на организованную военную операцию. Преследование по лесу в направлении на север возглавил мой новый знакомый, молодой прапорщик с РЭБовского поста. Очевидно вспомнив свои годы в ВДВ, он решил обмануть противника и, несомненно, стать героем дня. За пару часов с группой солдат он умудрился добежать до вершины второй горы, обшарить окрестности и вернуться назад ни с чем. Я удивился такому решению, т.к. по логике немцы должны были вернуться кратчайшим путем в деревню, где они были в полной безопасности, а не прятаться в лесу на вершине горы. Но я видел подобных молодых «героев», чьи действия невозможно было объяснить с точки зрения логики, в СПЕЦНАЗе не раз. Когда прапорщик вернулся к своей машине, вид у него был раздосадованный, но живописный. Как и положено бегуну-десантнику на ногах вместо сапог у него были кроссовки, гимнастерка п/ш, расстегнутая полностью, тельняшка, и большая финка в ножнах. На мой вопрос, зачем ему нож понадобился, немцев резать? прапорщик не нашелся, досадливо махнул рукой и полез в КУНГ. Однако нож у него был хороший.

Вид с бывшей позиции полка на вторую вершину горы Гляйхберг, ФРГ, 2000-е годы. По материалам Интернета.

Ножи – отличительная особенность и даже хобби офицеров и прапорщиков в ВДВ и СПЕЦНАЗе. Их делают, дарят, точат и лелеют. Дело в том, что этот вид холодного оружия нужен не только в рукопашной, он нужен в мирной жизни во время парашютных прыжков. Каждый парашютист обязан иметь рабочий нож во время прыжка для аварийного отрезания запутавшихся строп. Естественно, что каждый имел свой надежный, острый и удобный нож. У меня самого в сумке на Ремхильде лежала старая, со времен моей десантной подготовки, добрая финка, которую я делал сам. Удобная ручка от фашистского штыка 1930-х, лезвие от советского инженерного ножа 1950-х и укороченные металлические ножны от замечательного длинного штыка к старому АК-47. Офицеры не любили уставные штык-ножи к АКМ, с которыми прыгали солдаты, потому что, как знает каждый, штыки были тяжелыми, тупыми и ломкими. Но главное – их можно было легко потерять во время прыжка, а искать его по многокилометровой площадке приземления – дело невеселое. Кто искал – тот знает!

Экипаж 253 ОРТП, ГСВГ, конец 1980-х годов. По материалам Интернета.

Когда основная масса бдительных преследователей вернулась на позицию, к шлагбауму прикатил гражданский Жигуленок с немецкими номерами, из которого с трудом вылезла пара молодых людей баскетбольного роста арийской внешности в костюмах. Широко улыбаясь, в сопровождении шмекера и начальника позиции они скрылись в расположении. Как выяснилось, это были офицеры той самой знаменитой, невидимой службы безопасности ГДР «Штази», о которой до сих пор так много пишут. Через полчаса они, так же улыбаясь, покинули расположение. Как я потом узнал, офицеры спецслужбы прекрасно говорили по-русски, были вежливы и обладали хорошим чувством юмора. Во время своего визита они очень бегло опросили свидетелей, и создалось впечатление, что вся беспорядочная беготня русских на горе была вообще ни к чему, немцы всех и все знали, и приехали только из чувства служебной вежливости.

Не знаю, как другим, но мне почему-то тогда стало противно. Было такое ощущение, что наша позиция на Ремхильде с ее проблемами, трудностями, и дураками начальниками была похожа на детский сад, где под наблюдением старших несмышленые дети тихо играют в войнушку.

«ЧП»

Впервые эту легенду мне рассказал солдат-релейщик. Позже я услышал похожую историю и от офицеров КП.

Немецкое фото солдат 253 ОРТП на позиции Ремхильд с представителем местного населения. По материалам Интернета.

Где-то в 1986 году легендарную машину Ремхильда ЗИЛ-157 по какой-то надобности пригнали на смотровую площадку и поставили возле релейного поста. В полдень, одуревший от безделья товарищ солдат-релейщик, решил покататься. Долго ли он катался, уже не знает никто, но, как и следовало ожидать, неопытный солдат не рассчитал радиус разворота, и ЗИЛ сорвался задними мостами с площадки вниз. Обрыв под смотровой площадкой горы Гляйхберг представляет собой крутую осыпь отходов каменоломни длинной метров триста, куда немцы годами скидывали камни и песок. Всем, кто видел этот склон, было ясно, что любая машина, упавшая с площадки, была обречена. К счастью, все оказалось не так плохо. ЗИЛ-157 зарылся тяжелыми мостами в песчаную осыпь и, не перевернувшись, стремительно съехал вниз метров 300 к опушке леса. Солдат в кабине был невредим, и только внизу, осознав ужас своего поступка, вылез из кабины и обреченно поплелся на позицию сдаваться. Лезть по крутому зыбкому склону вверх было глупо, и доблестный боец свернул в лес, чтобы с комфортом, по дороге добраться до позиции. Об этом происшествии так бы и не узнали, если бы кто-то, как всегда бесцельно таращившийся на территорию загнивающей ФРГ, случайно не увидел мелькнувший по склону ЗИЛ. Прибежавшие на смотровую площадку офицеры обнаружили пустую релейку и ЗИЛ-157, темневший на песчаном склоне внизу у кромки леса. Дело было плохо, т.к. вокруг машины солдата не было видно, и он вполне мог быть ранен или даже убит. Как всегда добровольцев нашлось немало, и уже через несколько минут штурмового спуска, командиры узнали, что машина пуста и водитель исчез. Пока проверяли обрыв на наличие выпавшего из кабины трупа, на позицию приплелся горе-солдат. Выслушав различные непечатные пожелания по поводу его самого и его родственников, солдат удалился, ожидая своего приговора, а офицеры остались решать трудный вопрос, как докладывать командиру полка.

Гора Гляйхберг. Тюрингия, ФРГ, 2000-е годы. По материалам Интернета.

Не прошло и получаса, как на позицию на полицейском Жигуленке примчался местный участковый, известный в просторечии, как Ганс. Солдаты хорошо знали местного полицая и пропустили его без препятствий. Ганс выскочил из машины, привлек кого-то из бойцов, и стал выгружать какие-то баулы. Начальники позиции отвлеклись от своих печальных дум, как доставать грузовик, когда Ганс решительно ворвался к ним и стал допытываться, сколько раненых и где убитые? Немец очень расстроился, когда узнал, что никакого ЧП на позиции не было, и потерь среди личного состава у русских нет. Успокоившись, пожилой немец, который сносно говорил по-русски, рассказал следующее.

Немцы просто помешаны на шпионаже, в пользу своих, чужих и просто так. Со стороны ближайшей деревни Глейхамберг наблюдение за позицией полка на старой каменоломне вели добрые деревенские самаритяне постоянно и круглосуточно, неизменно докладывая обо всем местному полицаю. Остановить это он был не в силах и просто привык не обращать внимания на регулярные доклады пожилых дам, которым подобная гражданская бдительность казалась главным делом их жизни. Однако, тогда дело показалось серьезным. Одна из его постоянных доносчиц отчетливо видела, как русский ЗИЛ сорвался со смотровой площадки на вершине горы и поехал вниз. Как грузовик доехал до опушки леса, старая дама видеть не могла, т.к. высокие деревья закрывали ей видимость. Буквально через пару минут вокруг горы пролетел немецкий пограничный вертолет МИ-8, что случалось довольно часто. Бдительная старушка соединила звенья цепи и с чувством долга немедленно позвонила полицаю с подробным докладом, что у русских на горе ЧП. Причем она с уверенностью сказала, что грузовик упал полный солдат, в результате чего около двадцати человек убиты, остальные ранены. Уже прилетал русский вертолет, но всех раненых забрать не смог, и что ему, Гансу, надо бы помочь русским. Пожилой полицай был опытным человеком и хорошо знал о раздолбайстве советских войск, и в этот раз он с готовностью поверил, что и впрямь, у русских беда. Схватив все свои припасы на случай ЧП, Ганс рванул на гору. Когда все от души посмеялись над «наблюдательностью» немцев, Ганс распрощался и щедро, как всегда, оставил большую часть своих медикаментов и перевязочных средств на позиции бесплатно. А ЗИЛ-157 снова оказался на высоте и по просекам благополучно приехал своим ходом на позицию.

Я сам невольно стал героем «шпионских» докладов агентов Гляйхамберга. Как-то зимой меня и одного лейтенанта из роты отправили на Ремхильд. Ехать мне не хотелось, однако длинная дорога с пересадкой могла быть интересной. В конце нашего пути мы добрались до Гляйхамберга на рейсовом немецком «Икарусе» и решили подкрепиться в местном гаштете перед длинным подъемом на гору пешком, т.к. нас никто не встречал. Обед был приятным в старинном заведении, где огромные рыжебородые немцы чинно пили пиво, играли в какую-то старинную игру типа пин-бола и медленно разговаривали на незнакомом наречии. Закончив трапезу, мы вышли на свежий, холодный воздух, по традиции облегчились после пива, рассматривая немецкие могилы времен первой и второй войн, и медленно потащились по скользкой дороге в гору.

Памятник погибшим немецким солдатам у подьема на гору Гляйхберг. Деревня Гляйхамберг, Тюрингия, ФРГ, 2000-е годы. По материалам Интернета.

Где-то минут через двадцать нас снизу нагнал наш ЗИЛ, из которого выскочил встрепанный Саша Ошац. Оказалось, что около часа назад шмекеру позвонили какие-то его агенты из деревни с докладом, что к ним едут незнакомые офицеры, очевидно с проверкой. По описаниям один был молодой, а второй, такой – низкий, плотный, вероятно начальник. Ошац, у которого от его долгого сидения на свежем воздухе уже начала «ехать крыша», подумал, что к нему едет сам «Папа», которого он страшно боялся. Почему командир полка едет к нему на немецком рейсовом автобусе Саша в приступе панического ужаса ответить себе не мог, и сорвался вниз на грузовике встречать высоких гостей. Оказывается, пока мы спокойно обедали в гаштете, лейтенант носился по деревне, расспрашивая всех встречных, где они видели русских офицеров. Только в последний момент он догадался заглянуть в гаштет, где ему дали полный отчет, сколько мы там сидели, что ели, какое пиво пили, и как заплатили. Я долго потом подкалывал Сашу, напоминая ему о его досадной встрече «Папы», но мне почему-то было приятно, что обожавшие любую форму и военную службу немцы, приняли меня за начальника.

Что-то, все-таки, во мне было!

2-8

«ДЕР ВОЛЬФ»

Когда поездки на Ремхильд стали для меня обычным делом, я старался использовать время на горе с максимальным удобством для себя как, впрочем, и многие другие. Релейный пост давал прекрасную возможность подтянуть разговорный английский, хотя бы на уровне телефонных разговоров. Я всегда критически относился к своему профессиональному языковому уровню и меня всегда раздражали дилетантские заявления советских граждан, якобы они «в совершенстве» знают английский. К сожалению, свободный выезд граждан РФ за границу в 1990-е годы несильно изменил ситуацию, с разницей только, что у обывателей появилась новая расхожая фраза – «С английским у меня проблем нет!». Нет, дорогие мои! С английским в России проблемы и большие! До сих пор, к сожалению, русские говорят на языке плохо или вообще его не знают, чего не скажешь о каких-нибудь Индии, Шри-Ланке и Папуа-Новой Гвинеи. Целый ряд международных ТВ шоу показали эпизоды, снятые на улицах российских городов в 2000-х годах. Жалко было смотреть, как простые люди шарахались от элементарных вопросов на английском, а пьяная русская молодежь отвечала матом и кидала пивные бутылки... Прожив более 10 лет в англоговорящей стране, я могу сказать, что сейчас я немного знаю английский, но для настоящего знания надо в стране родиться или прожить не менее 25 лет, желательно с детского возраста.

У смотровой сетки полковой позиции «Ремхильд», на фоне ФРГ. Слева автор, по прозвищу Лесник. ГСВГ, 1988 год. Фото автора.

Если говорить о Ремхильде, то к разочарованию некоторых летописцев того времени, хочу с полной ответственностью заявить – мы переводили в лучшем случае 30% записанного на пленку телефонного разговора, и не более того. Хорошо, если разговор был хорошо записан и говорящий не использовал много американского сленга. Все свои данные я по привычке царапал понятными только мне значками на клочках бумаги, обрывках телетайпной ленты и прочем мусоре. Меня пытались организовать, давали блокноты, а однажды сам ЗОР печально принес на релейку целый прошитый журнал для записи. Однако у меня был серьезный комплекс – я не любил журналы. Я писал стройное, короткое донесение только тогда, когда оно было готово, а весь прочий рабочий материал хранился у меня в карманах форменного бушлата.

Гора Гляйхберг зимой, Тюрингия, ФРГ, 2010 год. По материалам Интернета.

 Кто видел меня на горе, тот, очевидно, вспомнит, что я всегда носил форму по уставу, за исключением одного – я не терпел застегнутый ватный бушлат, который хорош только для ночевки в снегу или дрессировки сторожевых собак в виде ватного «ваньки». Когда я в своем расстегнутом бушлате и вечной палкой-клюкой в руке выходил к людям из тумана, кто-то на позиции прозвал меня «Лесником». Все знали, что в кармане у Лесника был целый ворох обрывков из бумаги, на которых были нацарапаны интересные данные. Однако, однажды я чуть не погорел со своими «художественными» записками. Как-то во время больших учений я подслушал очень интересный разговор. Какой-то начальник, явно из большого американского штаба, трепался с приятелем по телефону, и я мог поклясться, назвал операцию по переброске усиления американских войск в Европе в случае конфликта с Ближнего Востока, а не наоборот, как мы привыкли слышать. Даже название стратегической операции прозвучало четко – «Даймонд рут». Обсудив это интересное название с релейщиком, я написал донесение и отдал майору К. для общей сводки. Хитрость была в том, что все донесения с «горы» отправлялись не только в полк, где вся информация была, скорее всего, выброшена в корзину технарем-дежурным. Копия шла на КП РТР бригады в Торгау, где на уровне своих служебных контактов дальше шла в ГРУ и в организацию напротив, где служил товарищ В.В.Путин. Куимов вставил в общее донесение мои данные без изменений, что делало ему честь. На следующий день, когда, очевидно, информация пошла выше, ко мне на туманную смотровую площадку прибежал кто-то из наших офицеров КП. Оказывается, лично меня требует к телефону какой-то начальник. Звучало странно, но я достаточно быстро пришел в расположение. Телефон, разумеется, уже разъединился, но К. попросил меня написать более развернутое донесение с максимальными деталями и временем в связи с моими последними данными об американской группировке. На мой естественный вопрос, кому это понадобилось, майор сказал, что звонок был из «Низины» - (Торгау), но оперативник намекнул, что данные нужны наверху. Когда я с уверенностью полез в свои бездонные карманы бушлата, я с ужасом обнаружил, что нужного клочка нету. Просто, нету! Я четко помнил его, но он был бесследно потерян, очевидно, украден из моего кармана вражескими лазутчиками... Прибежав в релейную будку, вместе с бойцом я перерыл все, но бумажки не было. Делать нечего, пришлось восстанавливать по памяти, хорошо, что у релейщика была неплохая память, и мы все восстановили достаточно точно.

Расположение постоянных РТР постов СА на территории ГДР в конце 1980-х годов по оценке немецких источников. 253 ОРТП принадлежали позиции в Нордхаузене, Плауэне и на горе Гроссер-Гляйхберг (Ремхильд). По материалам Интернета.

Если читатели подумают, что после этого случая я стал аккуратно записывать свои данные в журнале, то могу всех разочаровать, я не стал пользоваться журналом, просто, стал писать на длинном рулоне телетайпной бумаге, издалека похожей на туалетную. Ответа на мое донесение, чего я в глубине души ожидал, не последовало. Никто не спешил наградить меня за геройскую бдительность, и со временем я стал склоняться к гадкой мысли, что возня вокруг парадоксальной информации была вызвана другим. Вполне возможно, что по недосмотру американцев, я узнал о том, о чем знают только нужные люди, и глупым «сидельцам» на горе Ремхильд знать не дозволено. А последующий запрос имел цель узнать – как много я знаю про то, что по глупости написал. Лишь один раз я испытал гордость за свою работу, когда в другие наши учения на горе мне лично позвонил майор из РТР бригады в Торгау и по дружбе попросил помочь проверить определенные данные, полученные ими накануне. Мы разговорились, и оказалось, что он – выпускник Военного Института, и что они сильно нуждаются в кадрах с реальным знанием английского. На мой вопрос как он меня нашел, майор сказал, что меня знают по донесениям давно, и, вообще, нас – выпускников ВИМО, на позициях всего четыре человека было на все ГСВГ. А остальным они в бригаде просто не верили.

Почти «цирковой номер»: автор кормит свирепого Вольфа у расположения позиции «Ремхильд». ГСВГ, 1988 год. Фото автора.

Мой рассказ про позицию на горе Ремхильд был бы неполным, если бы я не упомянул еще одного обитателя горы – собаку по имени Вольф. Вольф, лохматый полукровка, появился на горе подросшим щенком в качестве подарка от местных немецких пограничников. Я так и не узнал, когда и кто общался с пограничниками на Ремхильде, но собаке были все рады. Ночью в дурную погоду хотелось рассчитывать на собачий нюх и на то, что быстро растущий пес сможет защитить в случае чего. Однако когда собака выросла, стали замечать, что с Вольфом было что-то не то, и кто-то припомнил, что пес был отбракован, как негодный к пограничной службе. Пошли первые жертвы. Сначала эта крупная собака покусала кого-то из солдат, кто кормил ее, что говорило о ее ненормальном поведении. Число жертв росло, и Вольфа в конце-концов посадили на цепь и общались с ним осторожно. Поговаривали, что наш пес просто не вынес побоев, которыми воспитывали цепных пограничных собак немцы для боевой службы. В голове у Вольфа что-то сдвинулось, и он стал злобно непредсказуемым. Однако собаку на позиции оставили, т.к. иметь свирепого пса ночью на цепи лучше, чем добродушную дворнягу. Я никогда не был заядлым собачникам и не обладал магической властью над животными, однако, когда я впервые увидел на цепи Вольфа, он не залился лаем, а стал пристально смотреть на меня мутным, свирепым, дурным взглядом нашего командира полка в состоянии тяжелого похмелья. Я принес ему пожрать, и скоро свободно брал его на цепь и гулял по позиции. Риск в этом был всегда, как у дрессировщиков тигров, но все проходило спокойно. И однажды моя дружба с Вольфом мне очень пригодилась.

Позиция 253 ОРТП «Ремхильд» на горе Гляйхберг, ГДР, 1988 год. По материалам Интернета.

Зимой 1988 года я остался на Ремхильде один. Один на один с полупартизанской бандой дежурной смены роты, с техникой, оружием, с маленькими удовольствиями и большими проблемами передовой позиции мерзебургского полка. Сейчас уже трудно вспомнить, как все случилось, но Ошаца отправили в полк и меня оставили на горе старшим на неделю, очевидно, полагая, что Леснику пора поработать. Подобные решения принимались не без участия командира полка, поэтому протестовать было бесполезно. Командовать я умел, но не любил. Я делал это только по принуждению, и подобная ситуация была мне неприятна. Однако я не собирался идти на поводу солдатского коллектива и решил для начала поставить все на свое место.

В воскресенье, когда шмекер отправился в полк, личный состав свободной смены был построен на снежной площадке каменоломни для моей тронной речи. Человек пятнадцать разномастных бойцов, слегка борзой наружности, поминутно пытаясь засунуть руки в карманы бушлатов, с интересом рассматривали малознакомого капитана, усиленно пытаясь вычислить непредвиденную опасность их устоявшемуся «альпийскому» быту. Строевые требования не держать руки в карманах и стоять смирно явно вызвали у них удивление, и они с интересом ждали интересного представления.

Моя речь, полная неформальной лексики для лучшего понимания аудиторией, сводилась к трем пунктам:

1 - я всегда прав,

2 – все будут делать, как я сказал,

3 – кто нарушит мой отдых на горе, тому будет плохо.

Я не сильно обольщался, что мои пожелания будут услышаны, однако речь была выслушана с интересом, и бойцы отправились по своим местам, обсуждая новое явление на горе. В расположении я собрал быстрое совещание своих реальных помощников – сержанта, водителя вечного ЗИЛ-157 и повара. Я знал, что действительно было важно и быстро разобрался в ситуации с водой, продуктами, оружием, караулом, дежурной сменой и связью. Помощники были толковые и опытные, и по их рожам я понял, что мои подход к хозяйству им понравился. Отправив водителя и повара, я решал вопросы с сержантом. Для большей безопасности я сократил маршрут караула, потребовал вовремя давать данные для сводки, закрыть ПЦ на ночь изнутри и докладывать обо всем без промедления.

На следующее утро, часов в восемь, когда я вышел на морозный воздух, и единственным живым существом на утреннем, морозном ландшафте был часовой, что было уже хорошо. Плохо было то, что больше живых людей, которые по идее должны были бодро двигаться по морозцу, в радиусе видимости не было. ПЦ меня не интересовало, и здоровый сон дежурной смены я нарушать не торопился. Меня оставили командовать, и я решил, что пора заняться воспитанием личного состава в духе патриотического подчинения.

В горах Тюрингии, ФРГ, 2000-е годы. По материалам Интернета.

  Я не заботился о любви личного состава, прекрасно понимая, чего стоит такая любовь. Как сказал гениальный Ярослав Гашек устами своего героя Швейка: если, командир строгий и злой, его солдаты называют – «наш старый нужник», а, если, командир мягкий и добрый, его называют «наш старый, добрый нужник». Вот и вся разница. Моя задача была проста, выжить на горе неделю без потерь, регулярно отправляя положенные сводки в полк. Но для этого мне нужно было не уважение, а подчинение солдат, которые, по сути, всегда ленивы и жуликоваты в силу полутюремных условий срочной службы. Личный состав позиции спал, тихо и беспробудно, абсолютно наплевав на мою вчерашнюю пламенную речь в заснеженной каменоломне. В такой ситуации абсолютное большинство советских строевых офицеров применяли грубую физическую силу, после чего заспанный личный состав в лучшем случае оказывался на полу. Однако у меня было другое решение. Как был, в советском шерстяном спортивном костюме, я отвязал Вольфа и отправился к спящим солдатам. Вольф залился свирепым лаем и рвался на цепи, солдаты в ужасе спросонья, сшибая друг друга, выбегали на улицу, и через три минуты на утреннем снежке стояли все те же пятнадцать человек, у которых в глазах был просто неподдельный ужас. Вид у них был жалкий, как после землетрясения, и я дал еще минуту, чтобы люди нашли свою форму и привели себя в порядок.

Когда все были в сборе, я напомнил главные постулаты своей прошлой речи и пообещал более интересные впечатления в случае, если до кого-то не доходит. Однако больший ужас испытали солдаты в то утро, когда я объявил, что сейчас по распорядку будет зарядка. Ни свирепый Вольф у меня на цепи, ни придурочный капитан, свалившийся им на голову, ничто не могло сравниться с таким садистским издевательством, как утренняя зарядка, о которой они уже забыли. Собака оказалась хорошим спортивным стимулом, и мы все вместе побежали по свежему воздуху вокруг площадки каменоломни. Результат был ужасным. Я, который давно уже был далек от спорта, бежал лучше, чем те двадцатилетние, поросшие мхом пацаны, которые даже ходили по Ремхильду враскачку, как старые пираты. Через пару кругов, запыхавшиеся, как после 10 километров кросса, солдаты приступили к подтягиванию на перекладине. Здесь результат был еще хуже, и бессильное висение на снаряде авторитетных товарищей сержантов было позорным. Не думаю, чтобы этот эпизод вместе с обычными небылицами вошел в дембельские воспоминания участников, но проблем с личным составом у меня больше не было. Мой покой никто не нарушал, и все задачи выполнялись сразу. Никто не был в обиде, и мы дружно после ужина садились в столовой на просмотр замечательных каналов телевидения ФРГ, в состоянии «сексуальной настороженности», как метко назвал это ЗОР по аналогии с боевой готовностью армий стран НАТО.

Самым «охраняемым» постом на Ремхильде в конце 1980-х годов был советский черно-белый телевизор, возле которого каждый вечер собирался почти весь личный состав позиции для просмотра телеканалов, недоступных в Мерзебурге. По материалам Интернета.

Как я и предчувствовал, маленькое ЧП все-таки произошло. В среду ночью меня разбудил сержант и водитель грузовика – главные авторитеты на горе. Они, светя карманными фонариками, сообщили, что «вырубилось» электричество и надо срочно ехать к Гансу. Было ли имя немца-электрика действительно «Ганс», я не знаю до сих пор, но тогда, в темноте мне надо было принимать решение быстро, т.к. дело было хреновое. Дежурных движков на горе, то ли, не было, то ли, они были неисправны, но все радиопосты питались от немецкой системы. Это означало, что пока немцы не починят электрощит у нас на позиции, боевого дежурства не будет, а с этим я шутить не собирался.

Ехать вниз за Гансом сержант собирался вместе с водителем, но я его оставил на горе. Через минуту, взревев двигателем, «Бэмс» сорвался вниз по обледенелой дороге, завывая передачей, и по скорости поворота фар, я понял, что солдат решил побить рекордное время спуска по зимней дороге. К тому времени я уже знал многие трюки, и что существовал рекорд спуска на грузовике с горы. Как-то тот солдат-водитель показал мне рекордную скорость этого спуска с горы по предельно узкой, заснеженной дороге, что казалось просто на грани самоубийства. Трюк заключался в том, что немецкая лесная дорога была засыпана очень острым гравием, который обеспечивал хорошее сцепление с тяжелыми колесами ЗИЛа, и при низком центре тяжести удавалось проходить повороты на высокой скорости.

В горах Тюрингии, ФРГ, 2000-е годы. По материалам Интернета.

  Оставшись на горе, я сделал несколько распоряжений, которые посчитал разумными в полной темноте. Я приказал сержанту проверить и закрыть изнутри ПЦ до включения света, поставить часовых у расположения, забрав их с маршрута, и отправился беседовать с поваром о перспективах завтрака, если свет не удастся починить. Через полчаса среди деревьев замелькал свет на дороге и, ревя мотором на весь зимний лес, на позицию вкатился «Бэмс», из которого деловито выскочил немолодой немец в черной спецовке, и при свете фар направился прямо к электрощиту на столбе. К моему удивлению, в ГСВГ щит не был раскурочен русскими умельцами, и все было аккуратно закрыто на немецкий замок. Через пару минут Ганс щелкнул рубильником и везде радостно загорелся свет, который после темноты показался непривычно ярким. Мы поблагодарили электрика, который торопливо залез в ЗИЛ, и с привычным ревом грузовик помчался вниз. Все были на местах, часовых отправили пугать ночных птиц, а я с чувством выполненного долга пошел спать. Утром я спросил сержанта, когда вернулся «Бэмс?. У нас сложились нормальные отношения с младшим командиром, и он честно ответил – через два часа. Я не стал спрашивать водителя, что там подавали бедному русскому солдатику из немецкой печки в три часа ночи, полагая, что за оперативную работу он заслужил свое маленькое поощрение в виде домашней пищи и непременной чарки доброй крестьянской водки.

Гора Гроссер-Гляйхберг, Тюрингия, ФРГ, 2000-е годы. По материалам Интернета.

  Остальные дни моего командования прошли тихо и приятно. Мы устроили банный день, вдоволь насмотрелись по телевизору SAT 1, ZDF и RTL , не забывая отправлять положенные донесения в полк. Про наше маленькое приключение с электричеством я не стал никому докладывать, чтобы не порождать лишние вопросы. Когда я спросил сержанта, а как они решали эти проблемы с другими офицерами – начальниками позиции?, сержант только сдержался, чтобы не выругаться:

«По два дня без света сидели!»

2-9

«МЕССЕ»

Я с детства любил выставки. Нет, не художественные, картинные или детские, а международные промышленные выставки, которые в изобилии проводились в Сокольниках и на ВДНХ в 70-х годах прошлого столетия. Сама идея регулярного показа достижений капиталистического хозяйства в серой и грязной Москве до сих пор кажется мне откровенно вредительской. Вся международная коммерческая активность советской страны велась за рубежом под плотным патронажем КГБ бесчисленными «Сов-снаб-экспорт-сбыт-сев-дор-хлеб-деталями», чья деятельность благополучно проходила в теплых и комфортных странах, где подписывались контракты, что-то подворовывалось шпионами, и давались большие взятки. Делать серьезным коммерсантам в советской России, прямо скажем, было нечего. Однако, в Москве ежегодно с номенклатурной помпой открывался не один десяток больших и не очень коммерческих выставок, всяких «интер». Интер-лес, Интер-космос, Интер-связь, Интер-мебель, Интер-химия. Интер-транспорт, Интер-доска, Интер-трубы или Интер-унитаз – мне подходило все! В течение 1970-х я побывал на всех за редким исключением крупных международных выставках в Москве самой различной направленности. Это было мое увлечение, мое хобби и моя тайная страсть.

Лейпцигская ярмарка, Лейпциг, ГДР, 1988 год. Фото автора.

Один мой знакомый, который начинал свои детские похождения на 10 лет позже меня, как-то рассказывал мне, как они мальчишками лазили на помойки вокруг московского Совинцентра и воровали пустые пивные банки, которые в 1980-х были у них своеобразной валютой. Их коллекционировали, меняли, продавали. Новое поколение! Для меня, пионера 1970-х подбирать банки и клянчить жвачку у иностранцев было ниже своего достоинства. У меня были выставки. Я не принадлежал к категории посетителей, которые убивались за проспектами. Эта группа агрессивных любителей выставок была всегда, и даже сохранилась сейчас. Работавшие в группах и поодиночке, старые и молодые, они всегда торчали перед стендами западных компаний, гипнотизировали фирмачей и умело раскидывали случайных прохожих, когда начинался разнос добра. У меня всегда был какой-то улов – пару красивых выставочных проспектов валялись без дела дома, чтобы потом пойти в помойку. Главный мой улов - это впечатления.

Лейпцигская ярмарка, Лейпциг, ГДР, 1988 год. Фото автора.

Любая выставка – это театр, а большая международная выставка – это целое шоу. В разгар унылого застоя выставка сходство с шоу было еще ярче. По полутемному, гулкому выставочному комплексу медленно двигалась темно-серая толпа советских граждан в мокрых заячих ушанках, балоньевых куртках и мокрой, раскисшей обуви от вечной московской непогоды. Справа и слева от бледной толпы на небольшом возвышении один за другим открывались ярко освещенные, как маленькие театральные сцены, стенды иностранных фирм. На этих сценах происходило действие, ради которого я ехал через пол-Москвы в любую погоду. Я, средний советский школьник, смотрел на людей. На долговязых, модно одетых мужчин, на худых, высоких, со вкусом одетых европейских женщин, автоматически отсеивая сопровождающих их накрашенных переводчиц и молодых людей, явно советского происхождения. Мне не надо было читать курс полит-экономии, чтобы знать, что голландцы и немцы живут хорошо, поляки и чехи – похуже, а болгары с румынами – совсем хреново. Мне достаточно было ходить на выставки! И что бы мне там не говорила советская пропаганда, что Югославия пошла не тем путем, я хорошо помнил, что «юги» одевались модно и дорого, и что взгляд у них был, хоть и жуликоватый, но очень по-европейски свободный. Я не дрался за дурацкие цветные проспекты. А просто стоял в стороне и смотрел. Я ловил каждое движение, каждое услышанное слово. Надо сказать, что фирменные «актеры» не оставались в долгу. Они честно играли. Дамы деловито ходили в прекрасных «шанельных» костюмах, небрежно встряхивая непривычно прямыми бизнес-прическами с гордой сединой. Господа картинно курили и нарочито громко смеялись хриплыми низкими голосами каким-то своим европейским шуткам. И в глубине немецко-голландско-швейцарской экспозиции всегда появлялся мой любимый герой.

Сказочный «гном» появлялся на сцене всегда один. Из-за выставочных перегородок на свет своей фирменной сцены солидно выходил невысокого роста, круглый господин в дорогом блейзере, шелковом галстуке и тонких итальянских туфлях, известных в номенклатурных отделах Мосторга, как «полуботинки кожаные». Он всегда носил усы, и, если везло, его усы были закручены кверху, как у кайзера. Остановившись посредине сцены, господин хитро осматривал замеревшую на всякий случай мокрую толпу посетителей через модные тогда золотые очки «пилот», и начинал медленно, со смаком раскуривать вишневую трубку. Можно по всякому издеваться над бедными людьми, но курение трубки для поголовно курящих «Шипку» москвичей было, просто, садизмом! «Гном» нарочито пускал синие клубы, как паровоз, и когда умопомрачительный аромат голландского табака достигал зрителей, то раздавался дружный глубокий вздох. Выдоха слышно не было, т.к. толпа, злобно шепча себе под ноги, понуро шла дальше. Сказочный господин никогда не переигрывал. Доведя толпу до злобного экстаза своими ароматами, он также достойно удалялся. После его ухода, самые преданные любители европейского табака еще стояли какое-то время в тени, бесцельно таращась на закрытые двери перегородок, из-за которых доносились смех и звон посуды, на которой, вероятно, подавались невозможно вкусные вещи.

До ярмарочного комплекса в Лейпциге добирались на городском трамвае. Лейпциг, ГДР, 1980-е годы. По материалам Интернета.

Шли годы, я безошибочно посещал самые интересные экспозиции, не тратя время на второстепенные страны. Все было, как всегда, те же лица, та же игра. Надо сказать, что в основном приезжали в Москву европейцы. Азия тогда еще не набрала силу, а Япония и США были представлены обычно слабо и как-то не по делу. Советский павильон выставок я честно не посещал никогда, вероятно, от недостатка патриотизма. Со временем советские посетители стали более активны, а фирмачи – более прижимисты. Появилась новая категория посетителей-халявщиков, которых я окрестил «специалисты». Эта категория стала настолько многочисленной, что, начиная с 1980-х, организаторы выставок даже выделили первый день «для специалистов», а остальные – для толпы. Отличительная особенность советских людей, особенно в Москве, это массовое высшее образование. В Европе невозможно представить, что практически каждый второй взрослый мужчина на улице – инженер, и он вполне может поддержать профессиональную беседу о преимуществе обратного вентиля с прямым шпинделем. Я даже испытал своеобразную гордость за наших, когда видел, как какой-нибудь невзрачный мужичок в болонье поверх помятого пиджака с галстуком на старой ковбойке, смело садился за элегантный столик, чтобы поговорить с фирмачом, пряча свои ноги в стоптанных башмаках под стул. Они начинали беседу, и даже иногда, уже в 1990-х, обменивались визитными карточками. Все понимали, что беседовать, собственно, не о чем, все знали и так, что шпиндель, сделанный в ФРГ, всегда лучше шпинделя урюпинского механического завода, но очень хотелось того ароматного кофе и может даже американских сигарет, которыми провонял проклятый, похмельный фирмач!

Венцом моей выставочной саги стала большая национальная выставка ФРГ в 1980 году. Там было все, что надо! И фирмачи, и сувениры, и товары, и фантастическая надувная стерео-супер-вупер музыкальная комната, и даже рок-концерт немецкой группы 2 раза в день, на который толпа стояла по шесть часов. Помню, как я сидел на полу в той надувной комнате с какими-то хиппарями под свисающими круглыми динамиками и мне страшно не хотелось выходить наружу.

«Москау, Москау, о-хо-хо-хо-хо-о!!!..»

Если кто-нибудь спросит меня – почему я недостаточно любил советскую страну?, я честно могу признаться, потому что я все детство и отрочество ходил на иностранные выставки в Москве, которые годами внушали мне, что я живу не в самой лучшей стране мира. И пусть теперь престарелые идеологи социализма подумают, зачем они устраивали эти демонстрации преимущества капитализма в Москве!

«Мессештадт» - «город ярмарки» Лейпциг, почтовая открытка, ГДР, 1980-е годы. По материалам Интернета.

Лейпцигская ярмарка навеяла воспоминания моего детства, и теперь, с перерывом почти в десять лет, я готов был снова окунуться в богатый, сытый и яркий мир международного выставочного бизнеса. Однако, крупнейшая торговая ярмарка между Западом и Востоком оказалась менее яркой. Лейпцигская ярмарка, в прсторечии ГСВГ – «месса», была интересным исключением в жизни советских людей. Немецкое слово «Мессе» по-русски означает – церковную мессу, богослужение, которую проводили с древних времен немцы, открывая ярмарки. С негласного благословления командования все советские семьи приглашались на «мессу» в Лейпциг, чтобы посетить советский павильон. Практический интерес граждан ГСВГ заканчивался книжным ларьком в советском павильоне, где можно было купить хорошие советские книжки.

Здание Новой ратуши, Лейпциг, ГДР, 1988 год. Фото автора.

Первый и последний раз я посетил «мессу» весной 1988 года, сопровождая семейство доктора, т.к. дороги туда я не знал. Однако, особых ярких впечатлений у меня не осталось. «Месса» оказалась достаточно унылой, с точки зрения выставочных персонажей, все было деловито, и никто деньги на пустые эффекты для толпы не выкидывал. Очевидно, реальные деловые ярмарки должны быть более сдержанными по форме и более серьезными по содержанию. Немецкая толпа посетителей собиралась в основном в залах ФРГ, что, и понятно, зато русская община толпилась в огромном, стационарном павильоне СССР. Внутри советский павильон представлял собой провинциальный вокзал в период отмены поездов. В зале стоял нестройный гул голосов, беспорядочно двигалась толпа людей, и вдоль стен, на каких-то мешках сидели дети. Маленькие плакали, по-больше – слонялись без дела, и вся толпа пребывала в напряженном вокзальном ожидании. Неожиданно открылась какая-то подсобка, из которой вышли магазинного вида русские женщины со злобными лицами, таща неподьемные мешки. Несколько мужчин, которые следом тащили по земле что-то тяжелое, уронили свою ношу, и я увидел, что это были перевязанные бечевкой книги в бумажных упаковках. Упаковки рассыпалась, и книги рухнули на пол. Толпа ждала этого момента. Все без разбора кинулись на выпавшие книги, и началась типичная русская, магазинная драка. Без чинов и званий, вполне спокойные в ГСВГ люди, вспомнили свое! Они выхватывали книги друг у друга, пихались и отбивались, как могли. Быстро посмотрев на название отвоеванной книги, люди иногда бросали ее тут же и кидались за другой. Тем временем, магазинные дамы дотащили свои ноши до большого стола посреди зала и пытались организовать торговлю. Это было весьма трудно – очереди не было, люди хватали все, что могли, и с деньгами разобраться вряд ли было невозможно. Мне стало противно смотреть на это и я вышел на улицу, так и не купив лейпцигского сувенира. Кстати, подобное скотство частенько в советское время устраивали американцы на московсих выставках. Они набирали в руки сувениры, выходили к толпе посетителей, и, явно на забаву, бросали их в толпу, которая, сшибая друг друга, ползала по грязному полу. Никто, кроме американцев, подобного в Москве не устраивал.

Советский павильон на Лейпцигской ярмарке, Лейпциг, ГДР, 1988 год. Фото автора.

В последующие два года я посещал выставочную экспозицию ярмарки в центре Лейпцига, что было намного удобней и интересней. В выставочном здании, к слову скучной протокольной архитектуры, проводили интересную книжную ярмарку, где можно было посмотреть, и даже почитать на английском, настоящие Пингвины, Покеты и прочие издания. Народу там было много, и к моему удовольствию, только немцы. Толпа там двигалась быстро, и посмотреть удавалось все, останавливаясь на интересующих стендах. Сама выставочная жизнь отличалась от московской, и была по своему блекла. Везде горел полный свет, экспозиции были скучными, если не бедными, всюду у стендов с книжками торчали посетители и фирмачи мало отличались от хорошо выглядевших посетителей. Однако, одно явление запомнилось мне навсегда.

Из какой-то боковой двери к людям вышла средних лет ухоженная немка. Невысокого роста, с тонкой талией, на каблуках, в белом пуховом свитере и узкой юбке, она вышла по какому-то делу, не собираясь привлекать особого внимания. Однако, произошел шок, и толпа посетителей-немцев замерла, открывши рот. Все без исключения смотрели на ее бюст. Ни до, ни после я не видел ничего подобного! Сказать, что у нее был большой бюст – ничего не сказать! Он был огромным. В профиль бюст был намного шире ее тела, и, казалось, дама с трудом поддерживала равновесие на своих шпильках. Белый дорогой свитер был сделан в стиле платьев Мерлин Монро, когда по всему телу свисают маленькие бусинки на тонких нитях, подчеркивая выдающуюся часть тела. Бусинки качались под ее грудью, и я почему-то подумал, что если она даже захочет посмотреть на свои туфли, то у нее это не получится... Не ожидая такого эффекта, немка смутилась, и осторожно повернув верхнюю часть тела, скрылась обратно за дверью. Если честно, я не припомню ничего более яркого на Лейпцигской ярмарке, чем неожиданное явление выставочной дивы.

Лейпциг, ГДР, 1989 год. Фото автора.

Я никогда не думал работать в выставочном бизнесе, однако, жизнь распорядилась иначе. В 1990 году, после возвращения из Мерзебурга, я три года проработал в Московской выставочной таможне. В 1993 году я сам стоял на стенде с мебелью западногерманской фирмы, где я работал, а в 1999 году я уже вполне по делу был участником экспозиции фирмы DHL в Нижнем Новгороде на международной транспортной выставке. И сейчас я могу с уверенностью сказать, что мой детский «выставочный» опыт в жизни очень пригодился.

2-10

«РЕЙХСБАН»

Традиционнная гордость немецких людей – железная дорога – в ГДР, к моему удивлению, сохранила старое название – «Рейхсбан», и обозначалось на вагонах буквами « RB ». Само слово «рейхс» упорно ассоциировалось у меня с гитлеровскими названиями, хотя, оно означало всего лишь – «государственные». Для советских людей, пропитанных ненавистью ко всему военному наследию Третьего рейха, некоторые немецкие, абсолютно нейтральные слова воспринимались с трудом. Помню, как в детстве, в пионерском лагере популярной шуткой сопливых языковедов было привести начало текста из школьного учебника немецкого языка средней школы про В.И.Ленина, который звучал абсолютно политически некорректно, начинаясь словами - «Ленин – дер фюрер....». Надо признать, что восточно-германские вагоны выглядели по-хуже западных, однако, поезда ходили точно по расписанию и ходили непривычно быстро. Нормальная скорость поездов превышала 100 км в час, и поэтому любое столкновение с авторанспортом или еще более тяжелым предметом приводило к жертвам. Показательно столкновение берлинского экспресса в районе станции Форст-Цинна в 1988 году с советским танком, брошенным на железнодорожном переезде. Погибли люди, и случай был настолько вопиющим, что об этом писали даже в ФРГ. Не буду останавливаться на внутренних проблемах ГСВГ-ЗГВ того периода, на личностях механика-водителя и сержанта, трусливо сбежавших, но эта авария была большой каплей в переполненную чашу немецкого терпения. Оправданий не было – в Фортс-Цинну приезжал МО СССР Д.Язов и сам Горбачев лично извинялся перед немцами.

В районе вокзала Фридрихштрассе. Берлин, ГДР, 1980-е годы. По материалам Интернета.

Железные дороги были гордостью не только восточных немцев. Мощные, современные, единые железнодорожные пути Европы были гордостью общей, гордостью континента. Когда я смотрел на блестящие международные поезда, идущие без препятствий откуда-нибудь из Варшавы, куда-нибудь в Бонн, на которые можно было запросто сесть и проехать свой участок, мне было обидно за СССР. За пограничников Бреста, за таможню, очереди, декларации, а главное, за несоответствие рельс всему цивилизованному, как сейчас скажут, пространству. Пару раз по дороге в Дрезден я садился на международные поезда. Это были чистые, блестящие, купированные вагоны польских и западногерманских фирм. Все поезда дальнего следования в ГДР были потенциально спальными. В купе, отгороженных от коридора вагона стеклянными дверями, пассажиры обычно сидели по шесть человек на двух нижних полках, а верхние – спальные, были аккуратно пристегнуты к стене. Нижние полки были пронумерованы по три сидячих места, т.к. пассажиры дальнего следования имели билеты с номером места.

Железнодорожный вокзал Мерзебурга. ФРГ, 2000-е годы. По материалам Интернета.

Офицеры ГСВГ не любили и старались избегать пользоваться международными поездами, потому что мест там обычно не было и сидеть с немцами в закрытом купе в мокрой шинели и сапогах я бы сам не стал. Была там и еще одна причина. Вагоны на немецком «рейхсбане» были разные. Международные спальные, обычные сидячие, двухэтажные, наподобии сиднейских, короткие вагончики местного сообщения и потрясающий вид транспорта на рельсах, типа трамвая, который ходил и числился в расписании, как нормальный поезд. При этом вагоны делились на «курящие» и «некурящие» с соответствующими эмблемами возле дверей. Билеты на поезда делились на 1 класс – по-дороже, и на 2 класс, требования на которые выдавались в ГСВГ военнослужащим СА. Купированные сидячие вагоны в основном находились в первом классе, и только в международных составах и на отдельных дальних направлениях можно было попасть в купированный вагон второго класса. Такой вагон нам достался однажды по дороге на Ремхильд, когда мы с лейтенантом вольно сидели в отдельном купе, наслаждаясь сказочными видами лесистой Тюрингии. Все поезда в ГДР делились на простые, ускоренные и скорые. Разделение было логичным, но не очень удобным для жителей ГСВГ. Маленькие значки в расписании и невразумительные немецкие обьявления на вокзалах зачастую приводили к ошибкам, и мы со своими немецкими билетами во «второй класс, малой скорости» часто попадали не туда, не тот поезд.

Подобные вагоны использовались на оживленных междугородных направлениях. ГДР, 1980 годы. По материалам Интернета.

  Однако, на немецких железных дорогах была своя традиция, которая поначалу не укладывалась у меня в голове. По привычной логике всех нарушителей без билета надо было ловить, бить и выставлять на позор, однако, тут начиналась европейская логика, непостижимая советскому человеку. Человека без билета не ловили, не били, а уважали. Каждое нарушение билетного режима стоило ровно одну марку сверху стоимости билета, при этом тебя никто не обливал презрением. Отсутствие билета воспринималось как легкая забывчивость и торопливость пассажира, не более того. Все было настолько удобно, что немцы, имевшие приличный доход, просто платили лишнюю марку за сервис, не заботясь о билетах вообще. Офицеры со своей вечной бедностью старались не попадать в подобные ситуации и в основном честно ездили в втором классе медленного поезда. Мне даже казалось, что многие даже и не знали о таком удобном сервисе, как доплата в поезде. Немцы страшно любили свою железнодорожную службу. Всегда опрятный темно-синий мундир сотрудников был застегнут, фуражка на месте, и весь вид выражал неподражаемое достоинство. Контролер, обычно пожилой немец в синей форме, важно двигался по вагону и компостировал билеты, едва взглянув на картонки-билетики. Если он видел несоответствие билета классу поезда он мелонхолично произносил « Шнель-цуг!», что означало, что ты опять залез в скорый поезд, не посмотрев расписание. Деньги принимались равнодушно, и немец с каменным лицом выдавал новый билетик. Возвращая билет пассажиру, контролер всегда вежливо говорил «Битте!»-(пожалуйста), на что все отвечали «Данке!»-(спасибо). Никто не задумывался над этим обычным проявлением транспортной вежливости, пока один из полковых шмекеров не подметил забавную разницу, которую я могу полностью подтвердить. Контролер давая билет говорил «пожалуйста», а ты – в ответ – «спасибо». Все было правильно. Однако, наблюдательный шмекер заметил разницу в диалоге контролера с западным немцем, ехавшем в том же вагоне. Не меняя лица, контролер произносил привычное «Битте!» всем пассажирам, возвращая билетики, но когда очередь дошла до «бундеса», как в просторечьи называли западных немцев, контролер сказал «Данке!». Казалось бы, небольшая разница, но нет! Контролер, как бы, благодарил западного пассажира за его билет, и в ответ «бундес» логично сказал «Битте!», что в данной ситуации было ответом на благодарность.

Фото из рекламного проспекта восточно-германских железных дорог. ГДР, 1980-е годы. По материалам Интернета.

Однажды я попал в ситуацию, о которой можно рассказать. Возвращаясь из Дрездена, я, как обычно доехал до первого вокзала, который был ближе к штабу армии, и, в спешке прыгнул в первый попутный поезд. Обычный билет у меня обратно был, и я не волновался. Поезд был полон и в в тамбуре по привычке толпились русские офицеры. Вагон был купированный, и достаточно было одного взгляда, чтобы понять, что мест свободных не было. После раннего выезда и целого дня на ногах я устал и решил найти себе место, приготовившись сидеть сжатым между немцами. В середине вагона за стеклянными дверями я увидел место, естественно, посредине немцев, и решительно двинул дверь. Радости на уставившихся на меня лицах я не прочел, но я не думал отступать, и произнес по-немецки что-то типа «Фрайе?», обычный вопрос про место – «Свободно?» . Я до сих пор не знаю этого слова, но я старался копировать немцев и обычно это работало. На мой вопрос не ответил никто, кроме мужчины средних лет, сидевшего на другой стороне купе у окна и читавшего книгу. Раздвинув недовольных фрау, я сел между ними, и, стараясь не очень пялиться на пассажиров, рассматривал пролетающий за окном пейзаж, ибо путь нам предстоял долгий. Через некоторое время дверь купе открылась и появился контролер.

Когда очередь дошла до господина у окна, он оторвался от чтения и вытащил из своей книжки какие-то большие, яркие билеты. Немецкий железнодорожник, увидев его билеты даже как-то потеплел, голос изменился и, возвращая немцу его необычные проездные документы, контролер произнес «Данке!», т.к. пассажир явно оказался жителем ФРГ. Проверяя мой билетик, контролер, как мне показалось даже с ненавистью прошипел «Шнель-цуг!!», что означало, что поезд скорый, и я вообще не должен был там находиться. Тут мне стало ясно, почему в поезде так много народу, во втором классе купированные вагоны, и почему немцы скорчили мне такие рожи! Делать было нечего, и я стал рыться в поисках мелочи, чтобы доплатить разницу в стоимости билета с неизменной маркой за сервис. Однако, тут произошло нечто, что, вероятно, удивило и даже возмутило честных немецких пассажиров до глубины души. Западный «бундес» у окна снова оторвался от своей книжки, посмотрел поверх очков на контролера, нависающего надо мной, и что-то сказал по-немецки. Я не понял ни слова, но все в купе, аж, заелозили на сидениях, как выяснилось, от возмущения! Немец снова порылся в книжке и протянул контролеру свои бумажки. Контролер вынужденно сделал благодарную мину, пробормотал что-то в ответ, вернул «бундесу» его билеты, и не смотря на меня, вышел прочь.

Прокомпостированный железнодорожный билет Эберсвальде-Вюнсдорф и редкий поезд-трамвай. ГДР, 1980-е годы. По материалам Интернета.

Далее была сцена театральной паузы. Я недоуменно сидел с кошельком в руках, немцы-пассажиры просто отвернули оскорбленные рожи, а «бундес» у окна мирно читал свою книгу. Когда я понял, наконец, что западногерманский гражданин среди бела дня, просто так, щедро заплатил за меня разницу в билетах между обычным и скорым поездом своими документами, мне стало весело. Вряд ли немец потерял деньги, очевидно, его путешествие было оплачено сполна, но мне было смешно смотреть на остальных пассажиров, которым не досталась случайная щедрость из ФРГ. Я демонстративно обратился к увлеченно читающему господину и громко сказал «Данке шен!», тот взглянул на меня поверх очков и как-то весело ответил – «Битте!», после чего мы молча продолжили наше путешествие, каждый по-своему размышляя над этим маленьким эпизодом.

На вокзале в ГДР, 1980 годы. По материалам Интернета.

Другой эпизод, который доставил мне меньше смеха, случился со мной по дороге с сборов штабников в городе Риза зимой 1989 года. После окончания занятий большинство офицеров возвращались домой на поезде, и поэтому вечером в местной вокзальной Митропе собралась веселая компания. На улице было темно и холодно, и многие офицеры заказали себе пива к позднему ужину, тем более, что большинству из нашей компании ехать в свои части было недалеко. У меня не было настроения праздновать на пустом маленьком вокзале Ризы, т.к. ехать мне в далекий Мерзебург еще предстояло долго. Проверив расписание, я разглядел какой-то поезд до Лейпцига, на котором я собирался ехать. Бывалые путешественники посоветовали мне не пользоваться этим рейсом и подождать еще сорок минут до нормального поезда, но я не стал ждать.

Когда указанный в расписании состав прибыл на вокзал, я тоже немного стал сомневаться в правильности своего решения, однако, я торопился. Вместо поезда у перрона стоял зеленый трамвай из двух вагонов. Как у обычного трамвая, немец-водитель сидел в салоне, и при противоположном направлении движения пересаживался в второй вагон. Вместе с какими-то поздними пассажирами я забрался во второй вагон, и трамвайчик, громко тарахтя маленьким дизелем, покатился в темноту. Останавливался он часто, немцы выходили, и в результате я остался один в полутемном вагоне, который отчаянно болтался по рельсам, и в сумраке первого вагона я с трудом различал темную спину водителя-машиниста. Тут меня взяла тоска. Судя по пустынным остановкам и полной темноте окружающих нас полей, мы давно свернули с прямой дороги на Лейпциг, и мне, вероятнее всего, возвращаться предстояло долго. Неожиданно трамвайчик затормозил, и машинист стал вылезать из вагона. Я выскочил на припорошеннй снежком пустой полустанок и бросился к немцу, любой ценой готовый узнать правильный путь в мой далекий и любимый Лейпциг. Немец по привычке ответил что-то и пытался залезть в другой вагон, очевидно, что маршрут местного трамвайчика заканчивался именно на этом поле. Однако, я не сдавался! Перспектива ночевать на снегу под тусклой лампочкой забытой станции меня не радовала совсем. Я пристал к немцу опять и страстно требовал от него ответа про Лейпциг, используя русские слова для большей убедительности. Пожилой машинист, очевидно, устав от позднего бестолкового пассажира, остановился, вытянул руку и показал на соседний путь и по слогам произнес: «Лей-й-й-пци - и-х-х!!!» и забрался в свой вагон. Мне сразу стало как-то спокойней, я прокричал «данке шен!» в закрывающуюся за немцем дверь, и остался один на низком перроне между путей, ожидая того самого нормального поезда, о котором мне говорили опытные офицеры.

Поезд местного сообщения. ГДР, 1980 годы. По материалам Интернета.

  Я так и не запомнил название той станции. Нормальный поезд к моей радости пришел вовремя и я добрался до дома благополучно. Однако, больше я так не рисковал. Справедливости ради, надо сказать, что в немецком расписании все указано маленькими значками, которые полезно читать, потому что, все в ГДР было сделано для удобства людей.

Все права на публикацию защищены. При перепечатке или упоминании ссылка на сайт varvar.ru обязательна

Вверх.

На главную страницу.