Варварские тексты: Игнатычев Сергей Анатолиевич. 1979: Гражданин своего времени

Часть 7

ЗОВ ПУСТЫНИ

1. Дежа-вю

Наше возвращение в Военный Институт, что на Волочаевской улице, не получалось триумфальным. В последние дни законного отпуска нам с Серегой предстояло ехать через всю июльскую Москву, чтобы доложить о прибытии, в надежде, что нам удастся отгулять хотя бы несколько дней. Однако, все оказалось куда более интересней.

Преодолев КПП, я свернул в сторону «Хилтона», где находился строевой отдел, и неожиданно под деревьями увидел по обыкновению курящего Серегу в компании нашего сокурсника, тоже китаиста, Андрея Г. Поздоровавшись, Серега огорошил меня, что Андрея вызвали из отпуска дня два назад, и он дожидался нашего прилета, чтобы отправиться в командировку на бортперевод. Все надежды на последние дни отпуска лопнули, настроение мое упало, и я приготовился бороться, чтобы никуда больше не ехать, т.к. у меня висел несданный экзамен по военному переводу. Серега, судя по всему, тоже не горел продолжать наши приключения, но не все зависило от нашего желания.

Военный Институт, вид от КПП на учебный корпус, 2000-е годы.

Беседа в отделе кадров была короткой и внушительной. Смурной майор-кадровик встретил нас достойной фразой приветствия: «На хрена вы приехали?!», нисколько не собираясь выслушивать наши аргументы, что нас, собственно, послали! Сунув нам новые командировочные предписания без указания места и даты, майор сурово приказал быть в Институте завтра в семь утра с вещами для убытия на бортперевод в город Ташкент.

Наши недоумения повисли в воздухе, но в Ташкенте нам предстояло влиться в экипажи самолетов из состава Тихоокеанского флота, и мы, благодаря доброй науке незабвенного Заики, сообразили, что работа предстоит уже в интересах другого командования. Андрей молчал, готовый, как и положено настоящему курсанту-переводчику, ехать куда угодно и когда угодно. Закончив официальую часть, мы вышли на воздух, Серега раздраженно достал сигареты, а мы с Андрюшей присоединились к нему пассивными курильщиками.

Дорога предстояла длинная, и возвращение в Москву, после столь достойного приема в отделе кадров, могло быть не скоро. Мы с Серегой понимали, что, очевидно, в нашей группе борт-переводчиков больше никого не будет, и мы быстро ввели Андрея в курс дела, посоветовав ему прихватить с собой майки и шорты по ташкентской погоде.

ВИМО. Общежитие «Хилтон», 1970-е годы.

... Андрей был на хорошем счету командования и преподавателей Института. Немного занудный и чересчур правильный отличник не был участником веселых компаний, имел примерное поведение и воинскую дисциплину не нарушал. Закончив московскую школу-интернат для детей дипломатов, Андрюша удачно сохранил домашнее целомудрие и не наполнился желчью цинизма, что нередко бывает с выпускниками престижных «сиротских домов». К концу третьего курса Института из него получился почти образцовый курсант, невысокий, в тонких очках блондин, который больше походил на правильного студента среднего американского университета, чем на лихого юнкера. Даже кличек никаких к нему не прилепилось, и все называли его просто «Андрюша», что как нельзя лучше подходило его домашнему виду.

Из примечательных достоинств у Андрюши было два: спортивный разряд по гимнастике и место рождения. В период доброго социалистического застоя в военном билете курсанта ВИМО значилось шокирующее: «Место рождения – Копенгаген (Дания)». В нашем учебном заведении достаточно было иметь такую запись, чтобы многие вопросы отпадали сами собой. Простой советский гражданин не мог просто так родиться в Дании даже проездом. Пассажирский поезд куда-нибудь на Житомир вряд ли мог сделать такой крюк, а даже самые продвинутые туристы в 70-х годах ограничивались Прибалтикой и Болгарией.

Особых вопросов никто из нас не задавал, понимая, что родители курсанта работали на интересной работе, и я краем уха слышал, что Андрюша побывал и в Лондоне, и в Париже в период розового детства. Среди наших институтских абитуриентов было немало недорослей с заграничной «родословной», однако, большинство из них получали по традиции хорошие европейские языки, и даже кое-кто из них писал по-английски лучше, чем по-русски. Андрюшин «непристижный» китайский язык вызывал некоторое недоумение, но семейные обстоятельства бывали разные, и в институтских кругах ходили слухи о некоторых именитых отпрысках благородных «номенклатурных» семейств, якобы отданных в военный ВУЗ на перевоспитание. Сокурсники дружно принимали Андрюшу за единственного сына некоего советского дипломата, который из принципа или по еще какой причине не сильно «пихал» чадо по тернистому курсантскому пути.

Каково же было мое удивление, когда на выпуске лейтенантов 1981 года я увидел его отца. Невысокий, строго и дорого одетый господин неприметной внешности оказался.... киномехаником! Не простым, а «дипломатическим», проработавшим всю свою жизнь в лучших городах западной Европы. Признаюсь, я тогда чертовски позавидовал пути простого служащего, не отягащенного военной службой!...

ВИМО, казарма курса Восточного факультета 1976-1979 гг. 2000-е годы.

…Получив командировочные предписания и загран-паспорта, мы отправились по домам, чтобы на следующее утро отправиться от КПП Института в новое путешествие. Оставалось успокаивать себя лишь тем, что вернемся мы, возможно, не скоро, и, хотя бы, часть учебного года проведем в командировке, что по логике военнослужащего срочной службы, уже неплохо.

2. Знал бы прикуп...

  Ранним июльским утром 1979 года трое курсантов в гражданке с спортивными сумками погрузились в военный УАЗик, который лихо развернулся от КПП ВИМО и помчался по Волочаевской улице в сторону Пролетарки, подпрыгивая на вечных ухабах трамвайных путей. К нашему удовольствию водителем поданного авто оказался молодой долговязый прапорщик в морской форме, по всему видно, вчерашний водило-дембель. Беззаботно болтая, прапор быстро примчал нас на уже знакомый подмосковный аэродром Астафьево, где в те годы базировалась морская транспортная авиация московского «придворного» округа.

Проскочив мимо знакомого КПП УАЗик выскочил из леса на летное поле, где на том же месте, что и в прошлый раз, стоял белый транспортный Ан-26. Народу вокруг не было видно, только несколько фигур в синих летных комбинезонах возились под самолетом. Прапорщик подвез нас к самому трапу, весело попрощался, и взвигнув колесами по бетону сорвался обратно в сторону КПП.

Ан-26

Мы нерешительно остановились посреди бетонной стоянки, когда один из летчиков в комбинезоне окликнул нас, и в тот же момент, тонко завыв, винты самолета стали медленно вращаться. Здоровый мужик в комбинезоне, который оказался командиром экипажа, несколько недовольно осведомился: «Переводчики? Чего так долго?!». Пока мы собирались с ответом, вой моторов усилился, и майор только махнул нам рукой, чтобы мы быстро забирались в самолет. Когда мы оказались внутри, дверь за нами захлопнулась, и командир быстро направился в кабину, оставив нас стоять посредине небольшого уютного салона Ан-26, на ходу крикнув кому-то спереди: «Петро, все! Поехали!». У нас с Серегой к тому времени уже был некоторый опыт полетов, и мы с удовлетворением оценили светлое, кондиционированное помещение внутри Ан-26. Вдоль бортов тянулись длинные скамейки-сиденья, а возле кабины пилотов располагался уютный столик с неплохими креслами, на которых мы расположились.

Самолет легко прокатился по рулежке, развернулся и привычно замер перед прыжком, как сильное, резвое животное. Аэродром был пуст, и разрешение на взлет мы получили почти сразу. Двигатели поменяли вой, и наш пустой Ан шустро набирал скорость. В иллюминаторе подмосковный лес начал сливаться в зеленую полосу, и скоро произошел отрыв от земли, когда нос самолета неожиданно задрался вверх. «Быстро!», подумал я, сравнивая взлетную скорость с тяжелым, пузатым Ил-38. Серега заерзал в кресле, и мы с видом бывалых авиаторов стали рассуждать о скорости самолетов на взлете, с удовольствием наблюдая за «новичком» Андрюшей.

Салон Ан-26, 2000-е годы.

Я осмотрелся и не заметил в транспортном грузовом салоне Ан-а никаких следов перевозки тяжелых грузов. Пластик везде был цел и даже алюминиевый пол салона не был поцарапан. Вероятнее всего, самолет использовался для перевозки людей, которые чином не вышли путешествовать на том блестящем борту, который вез нас в Ригу пару недель назад. В самолете никого, кроме нас и экипажа не было, и какого было наше удивление, когда нам сказали, что борт отправили специально для нас. Тогда оказаннная нам честь звучала сказкой, но сегодня, оценивая военно-политические шаги советского правительства в конце 70-х, я могу предположить, что действительно, в конце июля 1979 года, когда Иран на короткое время дал пролет советской авиации через свое пространство, каждый день был на счету, и терять такую возможность из-за отсутствия борт-переводчиков было нельзя. Вполне возможно, что кто-то из московских генералов дал команду и за переводчиками послали отдельный борт, чтобы выполнить важное «правительственное задание».

Когда Ан-26 набрал заданный эшелон, как-то незаметно мы оказались в компании словоохотливого, круглого мужичка-пилота, который явно не был занят во время полета. Капитан с внешностью и ужимками санаторного массовика-затейника явно что-то хотел от нас, и как-то между делом поинтересовался, не хотим ли мы «расписать»? Судя по нашим недоуменным рожам, капитан быстро усвоил, что в преферансе мы ничего не смыслим, и радостно вызвался нас познакомить с этим традиционным развлечением русских офицеров...

...Я никогда не играл в карты. То есть, я, конечно, играл, я мог лениво перекидываться в подкидного дурачка на пляже или составить компанию поиграть в полу-детскую «веришь-неверишь», которая в Америке известна под колоритным названием «Bullshit !». Однако, как нормальный комсомолец 1970-х к карточной игре относился сугубо отрицательно. По традиции карты ассоциировались у советских людей с криминалом, тюрьмой и воровскими деньгами, а карточный азарт существовал где-то в проклятом Монако. Карточные долги, несколько романтизированные в русской классической литературе, существовали в книгах и случались во времена обострения нетрадиционной чести у зажравшейся буржуазии. Но, игра на деньги, казематное «очко»? Это все было не для меня.

Конечно, я слышал, что народ играл в преферанс, но там были деньги, водка и нездоровая ночная бессоница, а уподобляться игрокам Х I Х века и изображать из себя гусаров мне претило, в этом было что-то шутовское и бесконечно дешевое...

...Делать было решительно нечего, полет до Ташкента на тихоходном винтовом самолете был длинным, и мы единодушно согласились поучиться игре в преферанс. Не переставая балагурить, наш «затейник» поинтересовался по чем ставки будут? Такой поворот нам не понравился, и Андрюша, как самый правильный из нас, решительно отказался от игры. Идея мне тоже не понравилась, потому что терять деньги на глупой игре в самолете мне совсем не хотелось. Серега тоже пробурчал что-то отрицательное, и, слегка ошарашенный такой реакцией летун, стал горячо убеждать нас, что ставки условные, они нужны для игры, хотя, зачем, он так и не пояснил. Сойдясь на какой-то мифической сумме в четверть копейки, (даже при самой смелой фантазии много проиграть мне не представлялось возможным), мы, скрепя, согласились, и мужичок энергично принялся обьяснять.

Ан-26

Игра действительно была увлекательной, в отличие от других, преферанс изобиловал разными элементами. То брать взятки, то скидывать, элементы покера, американской « up - n - down », и, по моим наблюдениям, в преферансе отсутствовал тупой фатализм уголовного «очка». Самолет ровно гудел, в течении уже нескольких часов летя на заданном эшелоне в 6500 метров, а мы с увлечением вникали в суть постоянно менявшейся игры, стараясь запомнить все обьяснения нашего терпеливого наставника.

«Знал бы прикуп – жил бы в Сочи!», «Под вистующего с «тузующего!»» и т.д., сыпал поговорками летун, лихо сдавая потрепанную колоду. «Затейник» снисходительно прощал ошибки, возвращал ходы и подсказывал правильную карту в наших руках. Из кабины мимо проходили летчики, как-то подозрительно смотрели на нас, но игру не перебивали, оценив на наши увлеченные рожи.

«Нет! Это не правильно!!!», неожиданно заявил Серега, напряженно смотря в свои четыре карты. «Затейник» потянулся к его руке, но Серега вдруг отстранился, и летун остался в своем кресле. Серега надул щеки и стал настаивать, что наш «учитель» полчаса говорил обратное! Мы напрягли память, и вынуждены были признать, что мужик нарочно путал нас. В самолетном гуле зависла неудобная «пауза». Летун недовольно заерзал, и мы продолжили игру в напряженном молчании. Через полчаса игры с закрытыми картами произошел перелом, и капитан начал проигрывать. Когда его записи явно перевалили за нулевую отметку, летун прекратил игру, сославшись на служебные обязанности и приближение посадки...

...«А, мужик-то играет хреново!», философски заметил Серега нетерпеливо затягиваясь сигаретой, когда наш Ан-26 совершил промежуточную посадку в каком-то провинциальном аэропорту. Летчики занимались своим делом, осматривая самолет после посадки, но нашего капитана нигде не было видно. Продолжение игры было маловероятно, и мужичок явно скрылся с глаз, чтобы шустрые московские курсанты не потребовали с него расчета по итогам кона. Никто из нас и не думал о деньгах, но мне показалось, что летуну было больше неудобно перед своим экипажем за торжественный проигрыш незадачливым ученикам...

...Через несколько часов московский борт Ан-26 сел на раскаленный бетон ташкентского аэропорта, и мы вылезли в знакомое сороко-градусное марево узбекской столицы. Мы с Серегой предусмотрительно делали маленькие глотки горячего воздуха, с снисхождением ветеранов наблюдая за рекцией Андрюши, который по привычке вдохнул полной грудью. Андрюша закашлялся, беспомощно посмотрел вокруг и пробормотал что-то про жару. Переодевшись в самолете в легкие майки, мы смотрелись вполне по сезону, когда попращавшись с летчиками, мы самостоятельно направились в сторону ржавых ворот, за которыми находился барак-«профилакторий». По пути на дальней стоянке аэродрома мы заметили три длинных серебристых силуэта незнакомых самолетов, которые по количеству, размерам и красным звездам на хвосте, вероятнее всего, и были нашим «обьектом» работы.

Самолеты на стоянке, 2000-е годы.

3. Хорольские

  Знакомый глинобитный барак ташкентского «профилактория» встретил нас привычной вонью гнилых арбузов и жарой. Мы с Серегой, не сговариваясь, поискали глазами Заику, надеясь застать его в Ташкенте, но веселый старший лейтенант улетел к себе на следующий день после нас. Наших экипажей из Скультэ тоже не было видно: они вернулись в Ригу, и первый их вылет в Йемен случится только на следующий год. Барак был плотно заполнен новыми экипажами и перемещенными заменщиками, но общий развал и потрясающие ароматы не изменились к лучшему.

Чистоплотный Андрюша невольно сморщил потный нос, и я не удержался и с печалью в голосе показал на первые, никогда не занятые, койки барака на самом проходе возле скрипучей двери, предложив ему располагаться. Серега подхватил мою шутку и с привычной философской интонацией пробурчал, что других мест для нас здесь нет. Андрюша с ужасом взирал на смятые кровати, заваленные чужими вещами, многочисленных жирных мух, на спящие фигуры среди дня и на веселую компанию взьерошенных загорелых мужиков в углу, которые азартно, с матерком, резались в карты на голой кровати.

- А-а... туалет?.., жалобным голосом спросил наш товарищ, на что Серега нарочито сурово ответил:

- 50 метров налево от входа!

- А, душ здесь есть?..., совсем упавшим голосом спросил Андрюша, на что Серега окончательно добил его суровой фразой:

- В Узбекистане душа нет!

Не в силах больше наблюдать паническую физиономию Андрея, мы с Серегой дружно расхохотались, и подтолкнули новичка вглубь барака. Среди праздно шатающихся мужиков я заметил знакомые лица, и не растягивая процедуру представления, громко спросил: «Переводчики из Москвы! Кто тут с Дальнего Востока?!»

Несколько человек подошли к нам, и скоро мы узнали, что техники из дальневосточного 304-го Краснознаменного Гвардейского Отдельного Дальнего разведывательного авиаполка (ОДРАП), бездельно сидят в Ташкенте уже несколько недель, что нас Серегой они видели на прошлой неделе в составе рижских экипажей, и что Ту-95-е Тихоокеанского флота, наконец, прибыли из Хороля, и все ждали только нас. Общаться с дальневосточниками было легко, в них полностью отсутствовала армейская чванливость, и они показались мне простыми и дружелюбными. Хорольский народ, разномастный по росту и комплекции, говорил с каким-то неуловимым акцентом, используя свои жаргонные словечки, которые я в полной мере узнал после 1981 года.

Вскоре мы отправились на аэродром, чтобы познакомиться с гордостью советского самолетостроения стратегическим бомбардировщиком Ту-95, который до сих пор стоит на вооружении авиации РФ.

Ту-95

При ближайшем приближении самолеты Ту-95 поражали своими мощными размерами и аэродинамическим изяществом, не смотря на турбовинтовые двигатели с огромными со-осными винтами. При узком фюзеляже и винтовых моторах Ту развивал завидную скорость, при этом потребляя намного меньше керосина, чем знаменитый американский бомбардировщик В-52, в противовес которому, собственно, и создавал Туполев свой самолет.

Ту-95

Модификация Ту-95РЦ предназначалась для дальней разведки морских целей, и, с учетом глобальных расстояний, самолет был оснащен системой дозаправки в воздухе, расположенной прямо перед кабиной летчиков.

Однако вся внешняя прелесть авиа-дизайна улетучилась, когда я залез внутрь кабины. Маленькое, тесное помещение было полностью забито черными ящиками аппаратуры, и никакого дополнительного места там не было. Туалет и откидное место, не говоря уж о роскошном «гамаке» Ил-38-го, остались в прошлом, и мне предстояло провести многочасовой перелет сидя в проходе узкой кабины на транспортерной решетке с достаточно острыми рейками. Сам транспортер был «чудом» технической мысли и предназначался для аварийной эвакуации штурмана из стеклянного кока в носу кабины, т.к. другого шанса выбраться из узкой дыры под ногами пилотов у штурмана не было. Неудивительно, что случаев спасения сидящих внизу штурманов история не знает.

Кабина Ту-95

Экипаж самолета был большой, 9 человек, и наличие дополнительного борт-переводчика явно на бомбардировщике-разведчике не предусматривалось. Летчики откровенно посочувствовали моего неудобству, и кто-то даже в сердцах сказал крамольное: «Чтоб Туполеву было в гробу, как нам в его самолете!». Я подивился такой дальневосточной прямоте, подумав, что вряд ли кто из рижских пилотов отозвался бы так о своей машине. Однако, когда я познакомился с достопримечательностью гордости советской авиации – мятым алюминиевым ведром в качестве ватер-клозета, то в душе согласился с сердитыми летунами.

По плану предполетной подготовки самолетам предстояла прокрутка двигателей, и переводчики вместе с техниками расположились на краю стоянки, когда, низко завыв все три борта стали включать свои мощные моторы. Вой стал невыносимым, и я побоялся за свои уши, но летуны внимательно смотрели на самолеты и никто уши не закрывал, вдыхая кислый запах авиационного выхлопа. Стараясь не выглядеть слабаком, я приоткрыл рот, как учили, и краем глаза посмотрел на своих товарищей-переводчиков, которые, борясь с децибелами, конвульсивно сглатывали слюну.

Когда моторы достигли полной мощности и заметный дым сзади самолетов распространился по аэродрому, случилось непредвиденное. Не отягощенные чистоплотностью узбеки, сваливали на аэродроме всякий строительный хлам, заполняя естественные углубления между рулежками. Многослойного мусора не было видно, пока наши мощные Ту своими двигателями не подняли все это в воздух. Мимо нас полетели доски, штукатурка, какие-то упаковки и щиты, как при сильнейшем урагане. Самолеты стояли задом к аэровокзалу, и, поднятое в воздух, все это богатство улетело на сотни метров к международному аэропорту, щедро покрывая рулежки и стоянки аэродрома. Останавливать двигатели никто не мог, да, и не хотел, и все с грустью наблюдали, понимая, что убирать все придется, скорее всего, нам самим.

Ту-95

Ждать было не долго, и вскоре после остановки двигателей Ту-95-х со стороны аэровокзала прибежали какие-то люди, и нам обьявили, что мы должны быстренько все убрать. «Быстренько!», подумал я, прикидывая площадь «загрязнения». Летуны в полном составе выстроились в живую цепь и потащились по полю, собирая разбросанный мусор. Солнце клонилось к вечеру, и смертельная жара стала сменяться душным вечером, когда мимо нас, гордо волочащих жестяные щиты обратно в естественные ямы подальше от наших Ту, по рулежке медленно прокатился яркий пассажирский Боинг какой-то азиатской страны. Самолет был близко, и я хорошо видел, как пассажиры прильнули к окнам, наблюдая за нашим незапланированным субботником.

И признаюсь, в тот момент мне стало неожиданно обидно за всю нашу страну Советов, за авиацию, за узбеков и за себя, таскающего ржавую жесть по аэродрому в рамках «важного правительственного задания».

4. Жесткая правда

Нестерпимый запах в общежитии и недовольное бурчание наших дальневосточных авиаторов разьяснилось просто. Оказалось, что командование обещало завершить боевые вылеты экипажей из Ташкента в Персидский залив в июле, до главного праздника года всех моряков – Дня военно-морского флота, который бывает в последнее воскресенье июля. Не избалованные экзотическими фруктами, офицеры закупили сотни килограмм нежных плодов, чтобы порадовать домашних и друзей сладкими дарами юга за праздничными столами в далеком Хороле. Однако, вылеты задержались, и к нашему приезду 31 июля 1979 года в Ташкент, большая часть фруктов в пустынной жаре Узбекистана стала неумолимо портится. Летчикам было смертельно обидно выбрасывать фрукты и арбузы самых невероятных форм и размеров, купленных на свои деньги, и они тянули до конца, что привело к печальному результату. Отсутствие гигиены, сомнительная кухня и изобилие подпорченных фруктов, которые ели все без разбору, сделали наш большой, глинобитный сортир с зелеными фирменными мухами очень популярным местом.

Аэропорт Ташкента 1970-е годы

Извиняясь перед эстетами-читателями, я должен сказать, что благоухающее ташкентское заведение в районе городского аэровокзала, известное под названием «Белый дом», сыграло свою роль в нашей истории и заслуживает своего места в повествовании. Заведение было действительно замечательное! Длиной метров 30, и не менее 3.5 в высоту, «Белый дом», построенный по средне-азиатскому дизайну, предоставлял массу места для размышлений. Внутренняя обстановка была аскетичной до предела – в ровном бетонном полу были вырезаны отверстия такой величины, что мужчина нормальной комплекции, оступившись в неловкой позе рисковал улететь вниз, что представлялось хуже посещения преисподней...

... Подобные случаи имели место, и здесь я приведу рассказ своего сокурсника, поведанную его отцом, служившим в далекие 1950-е годы в Средней Азии.

Ночью молодой боец задумал посетить подобное заведение, которое было совсем недавно построено. Замерев в позе «горного орла», он упустил свой новенький солдатский ремень, который ускользнул в дырку пола. Сортир был совсем новый, и солдат решил достать ремень, спустившись вниз, чтобы не злить сурового старшину.

Хватились солдата днем, когда кто-то случайно заметил скрюченную фигуру в темном углу нижнего пространства нового сортира. Когда бойца решили достать, то увидели, что все пространство кишело змеями, а новобранец, совершенно седой, сошел с ума и был навсегда отправлен в психушку...

... Так получилось, что первой жертвой арбузного рая стал Андрюша. Мы стали замечать, что он плохо ел, поменял цвет лица, и что-то часто стал отлучаться. Секретом не стало, что Андрей получил сильнейшую кишечную инфекцию, и оказался привязанным к «Белому дому» со всеми известными последствиями. Шутки по поводу «горного орла» он переносил стойко, как и подобало советскому курсанту, однако, его состояние грозило другими осложнениями. Летчики относились к подобной слабости с пониманием, сочувствовали, но не оказывали никакого давления, понимая, что их экипаж, вероятнее всего останется на земле в случае нетранспортабельности борт-переводчика. Но, была и другая проблема.

Внимательный читатель, наверняка, помнит, что в конце 1970-х годов у советского населения туалетной бумаги не было. То есть, она, конечно, была в тиши кремлевских клозетов, но в нормальных семьях пользовались прессой, независимо от пола возраста и партийности. В Вооруженных Силах СССР преобладала партийная пресса, которая после прочитки естественным путем перемещалась в места уединения личного состава.

Меня искренне удивляла неожиданная невнимательность партийных органов, когда в солдатской уборной на видном месте красовалась ленинская газета «Правда». Никто не протестовал, указаний не делалось, и со временем я понял лукавый недосмотр политотделов. Дело в том, что непопулярную в народе прессу можно было сделать вполне желанной, расположив ее вблизи места, куда идут с газеткой и папироской подумать. Хочешь-не хочешь, пресса читалась до конца, и я помню, как в Военном Институте замполиты постоянно нас гоняли за зверски выдранные листы газеты «Правда» из подшивок в Ленинской комнате курса.

В ход шло все: периодика и многотиражки, толстый политпросвет и книжки незаполненных бланков – у кого что было. Особые почитатели периодики даже умудрялись различать газеты по качеству бумаги, и, как говорил один мой сослуживец в Уссурийске: «Я люблю «Известия», бумага мягше! А, «Правда» - она жесткая!»

Плоды Ташкента, 2000-е годы.

С газетной бумагой в ташкентском «профилактории» было плохо. Газетами бездомных военнослужащих никто не снабжал, полит-просветом никто не занимался, и разномастная лихая банда в гражданке пользовалась, чем могла. Спрос на прессу рос с каждым днем, и в «Белом доме», иногда можно было застать дюжину загорелых мужчин, мирно беседующих о здоровье, как престарелые дамы на дорогом средиземноморском курорте.

Делать было нечего, и народ стал просить выезжающих очередной раз в город бомбить рынок купить хоть каких-нибудь газет. То ли, центральную прессу разбирали быстро, то ли, русское население осваивало коренной язык, но в бараке стали появляться газеты, напечатанные на узбекском языке русскими буквами. При всей щекотливости, ситуация была комичной, и я хохотал как ненормальный, когда солнечным утром застал Андрюшу одного в «Белом доме», в позе орла, наслаждавшегося редким одиночеством, громко читающего газету по-узбекски.

Ташкент 1970-е годы.

Время шло, вылеты отменялись на неопределенное время, и мы ощущали себя забытыми в какой-то незнакомой колониальной стране. Андрей медленно выздоравливал, теряя на глазах вес, но все еще был нетранспортабелен, а мы с Серегой решили выбраться, наконец, в город, где у меня было одно необычное дело.

Все права на публикацию защищены. При перепечатке или упоминании ссылка на сайт varvar.ru обязательна

Вверх.

На главную страницу.