Варварские тексты: Ермаков Александр Сергеевич. Конец песни

С недавнего времени я перестал петь в электропоездах Московского метрополитена имени Владимира Ленина. Вы справедливо спросите с укором, как докатился я до жизни такой? Да. Всё правильно.

Возможности прошлого коллапсировали в одночасье. Будто курица лапой размазала по крючковатой книге жизни свой мутнеющий след. Будто ничего и не было между мной и Московским метрополитеном.

Никогда мне не будут так радостно и весело рукоплескать и так яростно и честно противостоять в тупой злобе. Я не мечтал о том, что стану водить звенящие лучезарные составы по безоблачным далям. Сам был ведом и лелеян ими. Но детство кончается. С грустью и одиночеством смотрел я на голубые вагоны метро.

Я возвращался с учёбы на курсах крысоловов при Московской медицинской академии имени Сеченова. Разбирали астраханскую катастрофу девяносто восьмого года. Леонтьев - прекрасный специалист, дератизатор от Бога. Но в последние годы стал жадноват. Данный ему Дар крысолов использован в целях личного обогащения. Корыстно стал жить. Не по той тропке попёрся. А медицинские учреждения, к которым относится и тот злополучный родильный дом, имеют право на льготные расценки по обслуживанию. Так что на него обращали внимание в последнюю очередь.

К тому же наша российская неразбериха. Сначала долго не могли перевести деньги, и они где-то витали по безналу. Потом перевели, но леонтьевская бухгалтерия так запутала дело, что об этом забыли. Восемь месяцев объект мурыжили так и сяк. Леонтьев ссылался на то, что в медучереждениях есть эпидемиологи, и пусть они, дескать, разберутся. А что могут эти добитые жизнью женщины с грустными глазами и без финансовой поддержки? Здание настолько ветхое и нереальное, что с третьего этажа можно разглядеть через дыры, что творится в зловещих глубинах подземелья. И однажды ночью обнаглевший дети подземелья вышли на своё чёрное дело.

Подразделение крыс ворвалось в палату с грудными младенцами с дикими воплями и осуществило кровавый дебош. Дети подняли крик. На защиту мужественно бросилась сиделка. Крысы заняли круговую оборону, а женщина была сильно искусана. Один ребёнок погиб, многие были изуродованы так, что их еле откачали в реанимации.

Судебные разбирательства, естественно, ни к чему не привели. Леонтьеву удалось доказать, что вокруг здания “мёртвая зона выжженной земли”, через которую ни один грызун не проскочит. Там дежурят опытные люди. А крыс в роддоме и вовсе не было. Отпечатки крысиных ног на следовых дорожках оставила сумасшедшая медсестра. Ей удалось уйти от ответственности, сымитировав здравомыслие.

Как бы там ни было, причина не в крысах, а нас, людях. Да и где та грань, которая отделяет нас, людей, от них, крыс, и нас, крыс, от них, людей. От этой мысли у меня начали исчезать ноты и слова. Сначала они как бы подёргивались сизой дымкой.

Или вот ещё случай. В детском доме-интернате обнаглевшая старая крыса похитила у бедного сиротки более пяти килограммов конфет “Мишка на Севере” и “Красная шапочка”. И слава Богу, что вовремя явились дератизаторы, разобрались с нахалкой и вернули мальчику сладости.

В другом сиротском приюте весь подвал был завален раскусанными шоколадками “Рот Фронт”.

И, наконец, совсем уж шокирующее происшествие в фасовочном цехе кондитерской фабрики “Лайма” в Риге. Цех был поделён на две части проходом для персонала. По одну сторону от него жили крысы, а по другую - мышевидные грызуны. В данном случае конфеты до детей просто не доходили.

Осознав все эти ужасы, я потерял способность петь.

Я поднимался по лестнице. Вдруг что-то радостно зазвенело. Это последняя монета выкатилась из дырявого кармана. Я не стал поднимать деньги. Словно жирующий американский турист, бросающий пятицентовик с набережной Сены, я отдал их за призрачную надежду вернуться в этот день и разыскать утраченное. Искомую степень певца Московского метрополитена.

Глупо, пошло и неэффективно. Пятьдесят копеек были потрачены зря.