| varvar.ru: Архив / Энциклопедический словарь / А / Атаманщина |
А, Б, В, Г, Д, Е, Ё, Ж, З, И, Й, К, Л, М, Н, О, П, Р, С, Т, У, Ф, Х, Ц, Ч, Ш, Щ, Ы, Э, Ю, Я.
Реклама:
Семёнов и Калмыков, Анненков и Красильников — белые атаманы Востока России… Положительные герои или злодеи? Что в рассказах о них правда, что вымысел?
В начале Междусобойной войны добровольческие части с обеих сторон «самозарождались» как иррегулярные. Они создавались как импровизация частных лиц, самостоятельно изыскивались средства, формировались и вооружались на ходу, обеспечивались путём «самоснабжения».
«Партизанство» требовало лидеров определённого психологического типа и притягивало к себе людей с авантюрной жилкой. И белые, и красные столкнулись с проблемой превращения импровизированных отрядов в регулярную армию.
«Полевые командиры» часто не имели материальных стимулов поддерживать свою центральную власть, от которой почти ничего не получали.
На Востоке первыми возникли полупартизанские отряды в полосе отчуждения КВЖД:
В мае — июне 1918 года под Омском на основе тайных военных организаций сложились партизанские отряды есаулов Сибирского казачьего войска Б. В. Анненкова и И. Н. Красильникова .
Сначала эти атаманские отряды вели тяжёлую войну на разных фронтах — от Верхнеуральского (анненковцы) до Уссурийского (калмыковцы), а с осени 1918 года сосредоточились на борьбе с партизанско-повстанческим движением в тылу. Эти четыре атамана и их сподвижники — семёновцы, калмыковцы, анненковцы, красильниковцы — и стали носителями классической атаманщины.
Из четверых в начале их партизанства один Калмыков являлся выборным войсковым атаманом и то нелегитимным. Сначала все они были лишь командирами добровольческих отрядов. Причём только Семёнов действовал в своём родном войске. Красильников был из казаков. А Калмыков и Анненков по сословному происхождению и не казаки вовсе .
Никакой «возродившейся Запорожской сечью», «удалой казацкой вольницей» отряды Анненкова, Красильникова, Семёнова и Калмыкова никогда не были.
Создатели, кадровые офицеры, твёрдо держались единоначалия. Но чтобы «обойти неловкость» отрядной иерархии, когда у первых добровольцев оказались в подчинении старшие по чину (у есаула Семёнова даже генералы), они сами приняли на себя звание атаманов своих отрядов — сами.
Так появился особый тип полевых командиров — «казачьи атаманы». Хотя их отряды были сословно-смешанными и даже с подразделениями из «инородцев» и иностранцев.
Все новоявленные атаманы были незаурядными личностями, героями мировой войны, инициаторами вооружённой борьбы с большевиками в своих регионах. И с немалыми амбициями. Анненков, взяв Белорецкий завод, посчитал свою задачу на Верхнеуральском фронте выполненной и стал проситься партизанить в Семиречье. Он проигнорировал приказания о подчинении Г. А. Вержбицкому, побоявшись, что под началом этого генерала регулярного типа его и так потрёпанный отряд «постепенно растает» и будет ликвидирован.
Начавшееся в Алтайской губернии крестьянское восстание дало повод для компромисса. По сути, Анненков сам выбрал Семиреченский фронт. И даже внешне он демонстрировал «автономность». С июня 1918 года у него все партизаны, в отличие от остальной Сибирской армии, были с погонами.
Атаманщина — это не просто своеволие партизан, а средство самосохранения и вариант самоорганизации некоторых групп населения провинции в условиях смуты.
Сила атаманов в близости отношения к массе, которая образует не войско вокруг них, а дружину, содружество воинов, спаянных круговой порукой.
Их лозунги просты и понятны, потому что недалеко расстояние до самых толп.
Каждый атаманский отряд — локальное явление со своей социальной базой.
Часть населения явно воспринимала атамана как своего защитника. Анонимный автор в «Хвале и благодарности» Анненкову писал:
«Ты для спасения страдающей отчизны нам Богом дан. Благословит тебя Христос! И он тебе поможет и на твою главу премудрую венец хвалы возложит, да победим врагов своих…».
Атаманы, чувствуя себя самостоятельной политической силой, устанавливали на подконтрольной территории собственные порядки и старались влиять на верховную власть. Созданные ими структуры разведки и контрразведки, альтернативные правительственным, выходили далеко за пределы атаманских владений.
Анненковская контрразведка действовала в Омске, семёновская и калмыковская — в Харбине, Владивостоке. Даже лояльный Верховному правителю Красильников в январе 1919 года направил собственную разведывательную экспедицию в Среднюю Азию.
Семёнов с самого начала считал возможным временно брать на себя государственные функции и дальше других продвинулся в этом направлении. В апреле 1918 года он создал Временное Забайкальское областное правительство, а отказавшись признать Колчака, пытался отстроить при поддержке японцев самостоятельный военно-политический режим.
В результате договора с Калмыковым и войсковым атаманом Амурского войска И. М. Гамовым он провозгласил себя Походным атаманом Дальневосточных казачьих войск, сформировал под своим командованием отдельную Восточно-Сибирскую армию (к июню 1919 года — 42,4 тысячи человек).
Как запасной вариант Семёнов предпринял попытку создать буферное военно-теократическое монголо-бурятское государство. Прочие атаманы также хоть на крайне ограниченной территории и ненадолго, но сосредотачивали в своих руках всю власть.
Колчаку для полного подчинения атаманщины не хватило ресурсов, международного признания, времени.
Легко подчинились западносибирские атаманы, получив самостоятельные задачи в качестве командиров специальных частей и соединений:
Из-за различной внешнеполитической ориентации Омска и Читы потребовалось более полугода на подчинение дальневосточной атаманщины, которая в конечном итоге получила в рамках омской государственности фактическую автономию.
Атаманы не могли стать преобладающей силой в рамках «конституционной диктатуры» Колчака, ибо в ней доминировало либерально-демократическое гражданско-правовое течение англо-саксонской ориентации.
Даже внутри Забайкальского и Уссурийского войск у атаманщины была либеральная оппозиция, пытавшаяся использовать нормы казачьей сословно-представительной демократии.
В Забайкалье конфликт не пошёл дальше давления Семёнова на органы войскового самоуправления (изоляция войскового атамана полковника В. В. Зимина, запрет созыва Войскового круга) и бегства оппонентов в Иркутск (генералы И. Ф. Шильников, И. Н. Толстихин и другие).
Калмыков же не остановился перед тайными убийствами конкурентов — есаула А. М. Шестакова, войскового старшины Г. Ф. Февралёва.
В созданных государством казачьих войсках азиатской России не было глубоких традиций самоуправления, Колчак и сам не стал углублять конфронтацию с дальневосточными атаманами и в «читинском инциденте» пошёл им на уступки.
Компромисс между Омском и Читой позволил Калмыкову и Семёнову окончательно легитимироваться в качестве войсковых атаманов (последний 3-м кругом 10 июня 1919 года избран атаманом Забайкальского войска).
Режим власти в Забайкалье в 1920 году нельзя признать классически атаманским. Семёнову пришлось лавировать вплоть до созыва в Чите законосовещательного краевого Народного собрания. Атаман отвел ему под заседания… «жёлтый дом» на Сумасшедшей площади.
Что касается атаманского террора, реквизиций и прочих беззаконий, то не видно принципиальных отличий от практики большевиков. Методы были идентичны.
Как и красные, атаманы исходили из того, что цель оправдывает средства. Они вели беспощадную борьбу на истребление, руководствуясь презумпцией виновности и принципом «кто не с нами, тот против нас».
Калмыкову приписывают фразу: «Перегрызай горло всякому большевику, а то он тебе перегрызёт».
Подобно чекистам, поисками вины арестованного здесь себя не утруждали — хватало подозрения. Эффективность террора атаманов также была высока. Анненковская контрразведка настолько разгромила большевистское подполье в Павлодаре, Семипалатинске, Усть-Каменогорске, что после прихода Красной армии нельзя было найти местных для включения в ревкомы.
Начав борьбу на свой страх и риск, без средств, Семёнов и Калмыков задолго до появления в Омске центральной власти нашли внешние источники оружия и денег, сделав ставку на Японию.
Только Страна Восходящего Солнца, в отличие от других интервентов, давала помощь регулярно, не скупясь и — самое главное — не требуя отчётности.
Этой подпиткой во многом обусловлена устойчивость дальневосточной атаманщины и оппозиционность её Омску. Семёнов и Калмыков не считали изменой получать помощь от японцев и обещать за это определённые компенсации (например, концессии). Ставка на Японию была для них естественным союзом с японскими военными монархистами.
Для части православных борьба приобрела религиозный смысл. Может, отсюда лозунг анненковцев «С нами Бог!» или аналой с Библией в тесной комнатке атамана Калмыкова.
Один из ближайших сподвижников Семёнова барон Унгерн фон Штернберг так объяснял необходимость истребления носителей социализма:
«Зло, пришедшее на землю, чтобы уничтожить божественное начало в душе человеческой, должно быть вырвано с корнем».
Отсутствие снабжения толкало на реквизиции государственной и частной собственности. Оседлав железную дорогу, семёновцы и калмыковцы устроили охоту за спекулянтами, контрабандистами, наркокурьерами, отбирая деньги, золото, опиум; выручка от добычи шла на нужды отрядов.
О последствиях и правовой стороне не думали. Анненков говорил: «Я реквизирую, а кто будет платить — не моё дело». Равнодушным зажиточным слоям населения белые добровольцы платили презрением, действуя по праву сильного.
Антибуржуазная струя в атаманщине несомненна. Анонимный анненковец критиковал в своём стихотворении «набивавших мошну» рвачей с народа, «золота рабов», а Колчака назвал «избранником богачей».
Участие в карательных операциях, бессудных казнях, бесконтрольных реквизициях неизбежно вело к злоупотреблениям и нравственной деградации. Современники стали использовать термин «атаманщина» как синоним «белого большевизма», самовластия и произвола военных властей.
Белогвардейцы либерального толка сами дали атаманщине убийственные характеристики.
Затем коммунисты использовали их, чтобы создать доживший до сего дня миф о «псах-атаманах», «фанатичных деспотах и садистах».
К этим леденящим душу рассказам надо относиться осторожно. Например, советские авторы приписывали Семёнову зверское истребление в декабре 1917 года членов Маньчжурского совдепа, «истерзанные, изуродованные трупы» которых атаман якобы прислал в Читу.
На самом деле депутаты остались живы. Семёновцы лишь закрыли снаружи их товарный вагон. На разъезде Биликтуй членов совета освободили, с пассажирским поездом они прибыли в Читу и даже провели пресс-конференцию.
Правда в том, что гражданских войн без взаимного террора и дикостей не бывает. «Большевизм белый» и большевизм красный имели общую основу, обусловленную культурой народа, психологией эпохи, характером и условиями борьбы.
Согласно современным исследованиям, коммунистические части вели себя в отношении повстанцев и мирного населения практически, как атаманские отряды, демонстрируя те же черты: самостоятельность и произвол, высокую боеспособность и бандитизм, собственные представления о справедливости и полную безнаказанность, попустительство со стороны высших властей.
Чего стоит чоновский командир И. И. Долгих, при ликвидации в Горном Алтае партизанского вожака А. П. Кайгородова единолично порубавший всех пленных — 40 человек (10 апреля 1922 года)! Верхом на лошади он ворвался к ним в скотский загон. И как эти несчастные метались в ужасе, чтоб избежать его смертоносной шашки! Долгих же отсек убитому Кайгородову голову — на показ начальству.
В чём принципиальное отличие от красильниковцев или калмыковцев, рубивших пленных? Террор, «распущенность» белых и красных однотипны. Специфика — в деталях.
Так, белые широко применяли «домашнее средство» — порку. Коммунисты предпочитали расстреливать сразу.
Подобно большевикам, для достижения успеха атаманы использовали отрицательные побуждения людей, но крайности пресекали. Калмыков расстрелял всю свою военно-следственную комиссию, признав ее виновной в грабежах и вымогательстве. Белые «законники» осуждали его за то, что казнил без суда, только по собственному приказу. Хотя во многих случаях он расстреливал за дело: за шпионаж, уголовные преступления. Но ведь это обычнейшая практика ВЧК!..
Атаманские отряды «грабили, а сражались великолепно». «Своеобразное идейное служение стране», харизма вождей, привязка к местности и населению, боевое братство и круговая порука партизан — всё это обусловило высокую боеспособность и надёжность вооружённых сил атаманов.
Генерал Будберг, злой на язык пессимист, в знаменитом «Дневнике» мало о ком сказавший хорошо, атамана Анненкова оценил высоко: «В его отряде установлена железная дисциплина, части хорошо обучены и несут тяжёлую боевую службу, причём сам атаман является образцом храбрости, исполнения долга и солдатской простоты жизни. Отношения его к жителям таковы, что даже и всеми обираемые киргизы заявили, что в районе анненковского отряда им за всё платится и что никаких жалоб к Анненковским войскам у них нет… Те сведения, которые приведены в докладе Щербакова об устройстве анненковского тыла и снабжений, дают полное основание думать, что в этом атамане большие задатки хорошего организатора и самобытного военного таланта, достойного того, чтобы выдвинуть его на ответственное место».
У атаманов, конечно, были недостатки. Анненков — «человек-карьерист». За это к нему недружелюбно относился Красильников, у которого имелся свой минус: любил выпить.
Слабость Семёнова — женщины. В 1918 году у него случился бурный роман с молодой певицей «Машей Шарабан» — красавицей М. М. Глебовой (Розенфельд), «приводившей своим сложением в восхищение посетителей кафе-шантанов». Ради нее Семёнов бросил законную жену с сыном и ввёл фаворитку в свой дом; в атаманском окружении «цыганка Маша» приобрела большой вес. Но в 1920 году атаман женился на юной Е. В. Терсицкой, родившей ему в эмиграции пятерых детей.
Калмыков имел пылкую натуру, буйный нрав и не прощал обид. Храбр, умён, но «эгоист до мозга костей» и «как человек — невозможный». До революции дурная слава о его рукоприкладстве вышла далеко за пределы Уссурийского казачьего полка, в который он перевёлся из сапёрного батальона. Проведя детство на Тереке, в станице Грозненской, где его отец-мещанин занимался мелочной торговлей, атаман любил казачество, но «любовью дикаря». Участь в чем-нибудь заподозренного казака решалась его настроением.
Шагнув из рядовых обер-офицеров в большую политику, атаманы имели на всё «упрощённые взгляды». Старый школьный друг, с которым Семёнов откровенничал, писал: «Он ни над чем не задумывается. Что-нибудь скажет одно, а через десять минут другое. Кто-нибудь из близких людей может посоветовать одно, Семёнов согласится с этим. Через некоторое время он соглашается с другим». Начальник личной канцелярии Семёнова Л. Ф. Власьевский характеризовал атамана как «человека без определённых политических убеждений, политического фантазёра с большими авантюристическими наклонностями».
Главное, в чём белые либералы упрекали атаманов, — они думают больше о себе, чем о Родине, фрондируют вместо помощи центральной власти. Но с чего это атаманам кидаться в объятия Колчака, приехавшего, по их мнению, на готовое да еще боявшегося «замарать перчатки»?!
Сепаратизм атаманщины объективно вытекал из её самозарождения и первородства, а также из недостатка у Омска властных ресурсов и расстановки внешних сил. И справедливости ради, кое-что Колчаку атаманы всё-таки дали.
Осенью 1919-го в составе 1-й колчаковской армии героически сражалась с красными Егерская бригада Красильникова. На «большой» фронт пошли и все резервы Партизанской дивизии Анненкова, приготовленные в Семипалатинской области: три стрелковых и три конных полка (в том числе «чёрные гусары» и «голубые уланы»), инженерный и артиллерийский дивизионы. Они составили Сводную партизанскую дивизию генерала З. Ф. Церетели в составе Степной группы. Тяжёлую с серьёзными потерями борьбу вели анненковцы в Семиречье. Так, в их Казачьей бригаде погибли два комбрига: войсковой старшина Е. А. Берников убит в конной атаке, полковник Е. В. Слюнин умер от полученных в бою ран.
Войска Семёнова и Калмыкова в течение 1918–1919 годов вели реальную борьбу с красными партизанами. Во время краха семёновцы искренне пытались спасти Колчака и его правительство. И, не будь предательства интервентов — чехов и американцев, наверное, подавили бы восстание Политцентра в Иркутске.
Высказывалось мнение, что атаманы лишь случайно оказались на белой стороне и что монархизм их сомнителен. Однако события трагичного для белых финала Гражданской войны доказали обратное. Части Анненкова летом 1919 года ехали на фронт с плакатами на вагонах «Да здравствует великий князь Михаил Александрович» и под пение «Боже, Царя храни».
Красильников заболел роковым для него тифом, подавая личный пример своей бригаде: был с солдатами в окопах, ночевал с ними у костров. Калмыков мог уехать из Хабаровска «на острова» и спастись, но предпочёл разделить со своим отрядом тяжелейшее отступление в Китай, где был арестован и убит китайцами.
Во время краха белого режима атаманщина парадоксально явила собой последние очаги порядка и стойкости. Поэтому Колчак, по некоторым данным, назначил Анненкова командующим Отдельной семиреченской армией (декабрь 1919 года), а Семёнову, слагая с себя звание Верховного правителя, передал «всю полноту военной и гражданской власти на всей территории Российской восточной окраины» (указ 4 января 1920 года).
Своими крайностями атаманщина врезалась в память современников. Но недостатки вождей и дикие выходки их партизан не должны заслонять сути этого яркого явления:
атаманщина была консервативным военно-террористическим течением Белого движения. Противник по достоинству оценил боевое значение крайне правого крыла белых.
Фрунзе писал:
«В нашей политической борьбе — кто может быть нашим достойным противником? Только не слюнтяй Керенский и подобные ему, а махровые черносотенцы. Они способны были бить и крошить так же, как на это были способны мы».
Источник:
Реклама: