Варварские тексты: Игнатычев Сергей Анатолиевич. 1993: Без учета НДС

3 Майн Кайф

 

1 Без учета НДС

 

Перестроечное существование 1993 года продолжало наполнять души людей надеждой. Ни экономические трудности, когда в домах просто не было денег, ни преступность, о которой сладострастно докадывали газеты и ТВ, не могли изменить болезненного оптимизма масс. Народ пил, веселился и надеялся на доброго дядю, который придет и всех рассудит. Особых оснований на улучшение не было, но всем очень хотелось верить в удачу.

В магазинах пропадала водка, кавказская мафия продавала отравленное метанолом алкогольное пойло, и уважающие себя про-демократические слои населения переключились на псевдо-голландский спирт «Рояль», о происхождении которого старались не задумываться. По старой памяти, избалованный дармовой выпивкой, я проигнорировал повсеместно принятый «рояль», ибо спирт никогда не любил, и считал его грубым, «техническим» напитком.

 

Напиток перестройки – спирт «Рояль». Финиш перестройки

Напиток перестройки – спирт «Рояль».

 

Литровые бутылки с голландским (так гласили этикетки) этиловым спиртом "Рояль" появились в продаже весной 1992 года и, поскольку стоили чуть дороже, чем обыкновенная пол-литра водки, быстро стали самым употребимым алкоголем. Редко кто употреблял "Рояль" в чистом виде. Гурманы очищали марганцовкой (на дне оседали странного вида хлопья) и настаивали — предпочтительно на клюкве с сахаром. А также на перегородках грецких орехов и апельсиновых корках. Из "Рояля" делали кофейный (с растворимым кофе) или сливочный (со сгущенкой) ликер.

По материалам Интернета .

 

Постоянная, навязчивая идея богатства создавала прекрасную почву для жульничества, и народ массово повалил строить финансовые «пирамиды». Про-западная финансовая система в России отсутствовала, а присутствовали ее лишь атрибуты в виде зарегистрированных денежных компаний и банков. Государству простые люди традиционно не верили, но деньги, спрятанные под матрасом или завернутые в банки с вареньем, были. Другого выхода не было, и трудящиеся понесли деньги в «пирамиды».

Настоящий герой перестройки, легендарный Леня Голубков, стал народным любимцем. Люди смеялись, плевались, ругались, однако, как потом выяснилось, многие поверили назойливой ТВ рекламе. Можно по-разному относится к легендарным финансовым пирамидам начала 1990-х, однако, я должен признать, что даже среди моих родственников, которые тайно пустились в погоню за удачей, были счастливчики. Одни, люди богатые, потеряли многие тысячи долларов, перекладывая свои капиталы в надежде на огромную прибыль, а мой отец, поигравший один раунд в печально известной «Властелине», получил машину очень дешево.

Вообще перестройка напоминала во всем рулетку, иногда «русскую», с пулей во лбу, а больше вокзальный «лохатрон» с безвыигрышными наперстками. Мне, как и всем, очень хотелось богатства, которое в свою очередь давало свободу, но вместо этого у меня была только работа в хорошем месте, со скромной валютной зарплатой и маловразумительным будущим...

 

«Жизненное кредо».

«Жизненное кредо».

 

Мое коммерческое «образование» продолжилось на немногочисленных коммерческих переговорах в бюро фирмы Вайсхаупт, на которых я присутствовал, так сказать, на полных основаниях. Состоятельные люди, каким-то загадочным образом нашедшие нашу фирму, приходили на переговоры больше с целью посмотреть на нас, чем на немецкую мебель. В Москве 1990-х наблюдался серьезный кризис доверия, и люди всегда хотели сами посмотреть товар, или хотя бы увидеть торгующую фирму.

Приходившие покупатели по обыкновению интересовались вполне простыми и понятными вопросами, однако, переговоры в бюро фирмы «Вайсхаупт» ясности не давали. Покупка мебели по каталогу, когда на маленькой фотографии трудно разглядеть качество и даже размер обьекта, чаще всего приводила к вопросам о материале, цене и условиям поставки. Чувствовалось, что люди были в целом осведомлены о качестве немецкого товара, и разговор от этого становился еще комичней.

 

Деньги и жители страны «Мавроди», Москва, 1993 год. Деньги и жители страны «Мавроди», Москва, 1993 год.

Деньги и жители страны «Мавроди», Москва, 1993 год.

 

Дитмар Вайсхаупт лукавил. Он по-крупному блефовал, как это делают игроки в покер, надеясь схватить банк. На вопрос посетителей о материале мебели он уверено заявлял «массив!», что означало чистое дерево, при этом всем за столом было ясно, что он врал, красиво и беззастенчиво. Проверить было чрезвычайно просто, т.к. на следущей странице каталога была изображена аналогичная спальня с ценой в три раза дороже именно потому, что она действительно была сделана из дерева. Клиенты делали удивленное лицо, но ничего не говорили, ибо спорить с хозяином фирмы им явно не хотелось.

Некоторые мебельные каталоги, изданные в ФРГ, традиционно указывали цену на товар в цифрах без указания валюты, подразумевая «дойче-марки». Москва, прочно попавшая в долларовую зону, марки недолюбливала, и клиенты обычно спрашивали в какой валюте цена. Дитмар Вайсхаупт был к этому вопросу готов всегда. Поморгав глазами, директор делал каменное лицо и уверено говорил: «Доллар!». Клиенты эту хитрость просекали сразу, и для большей уверенности в беспардонности фирмы уточняли про НДС. «Не включая НДС!» по-русски смело добавляла Елена, и мне становилось абсолютно ясно, что этих посетителей мы не увидим тоже...

Вкус перестройки. 1990-е годы. Вкус перестройки. 1990-е годы.

Вкус перестройки. 1990-е годы.

  ..Лишь один единственный раз я был точно уверен, что сделка могла состояться. Как-то в бюро пришла пара – дорого, с вызовом одетый, мускулистый мужчина и молодая азиатская женщина, с распущенными черными волосами. Пара смотрелась весьма экзотично на фоне однообразной московской толпы, и я приготовился к интересному шоу.

Когда все расположились за нашим знаменитым столом из настоящего красного дерева (сделанного на заказ – не по каталогу!), Елена разложила свои бумаги и вечный ежедневник, посетитель положил большие руки на стол и неожиданно спросил о фирме «Вайсхаупт». Вопрос заключался в адресе фирмы, и клиентов очень интересовал вопрос – действительно ли офис фирмы находится в ФРГ? Вопрос повис в воздухе, потому что мы все дружно пялились на палец мужчины, на котором красовался большой серебряный перстень с свастикой. Дитмара прохватил легкий столбняк, он безостановочно моргал, и его лицо приняло беспомощное, детское выражение. Елена смотрела на Вайсхаупта, и мне ничего не оставалось, как утвердительно кивнуть.

- Действительно в Дортмунде? В ФРГ?, - с надеждой в голосе произнесла по-русски азиатка, от которой, признаться, я ожидал чего угодно, даже редкого японского наречия.

- Я! Я!..- наконец отошел от своего столбняка Дитмар, который всеми силами старался держать лицо.

Свастика

 

Про мебель клиенты спрашивали мало, цена их почему-то устроила сразу, и мне показалось, что они искали что-то другое, и в настоящей фирме из ФРГ им было все равно что покупать. Когда странная пара ушла, обычно немногословный Дитмар разразился длинными злобными тирадами, он шипел и бросал резкие, как удар хлыста, немецкие слова в пространство. Лена что-то ответила, на что Дитмар резко ответил «Найн!», и скрылся за дверью своей «немецкой» половины, что вероятно означало неудавшийся контракт. Елена не комментировала реакцию шефа, обиженно собрала свои проспекты и отправилась курить, и мне оставалось обьяснять эмоциональный взрыв Вайсхаупта патологическим неприятием фашизма, что было выше жадности немецкого предпринимателя.

Жаль, подумал я, а мебель наверняка впарить удалось бы!..

Очередь за водкой. Начало 1990-х. По материалам Интернета.

Очередь за водкой. Начало 1990-х. По материалам Интернета.

 

...Стройка шла медленно, сроки срывались, мебельный проект безнадежно буксовал, и нам все чаще приходилось видеть господина директора в дурном расположении духа. Пару раз он неодобрительно бросал мне через плечо какую-то недовольную фразу, и Лена, вынужденная работать для меня переводчиком, напоминала мне, что мне надо поскорее выучить немецкий...

Однажды Вайсхаупт вылез из своей комнаты и молча повесил на дверь какую-то бумажку. Когда Дитмар скрылся обратно за дверь наши девушки прочитали послание и возмущенно зашептались. Бумажка, напечатанная на немецком крупным шрифтом, гласила буквально следующее:

«Сотрудникам, отвечающим директорам фирмы «Нет» и «Не знаю» будет снижена зарплата на 30%».

Данный приказ, вероятно, означал шутку, однако, зная немцев, у которых с юмором всегда сложно, я воздержался комментировать и принял указание к действию.

...Словом, я был очень рад, что выставка в Сокольниках начиналась через неделю.

 

«Ба-бах!!» - забавы перестройки. По материалам Интернета.

«Ба-бах!!» - забавы перестройки. По материалам Интернета.

 

2 Все на продажу

 

Я очень любил выставки с детства. Интересные, пестрые, рассказывавшие про неизвестную и очень красивую жизнь модных и дорого одетых иностранцев, привлекали мое неокрепшее сознание московского школьника. Я старался не пропускать ни одной выставки в Сокольниках, которые в далеких 1970-х посвящались, к сожалению, узким индустриальным сферам. Но мне было все равно, и я с одинаковым интересом рассматривал стенды сталелитейных станков, химических удобрений, промышленных подьемников, потому что за ними я видел другую жизнь с красивыми лужайками, ярким рождеством и большими машинами. На выставках меня окружала толпа единомышленников, некоторые из которых были весьма преклонного возраста, и которые сражались за пакеты и ручки не хуже пионеров.

Прошло каких-то пятнадцать лет, наполненных большими и маленькими событиями, и, вот, я оказался снова на выставке, только, теперь уже не в серой толпе безымянных поситетелей со смятым билетом в кармане мокрой куртки, а стоящим на сцене, самым настоящим представителем западногерманской фирмы. «Почувствуйте разницу!» хотелось крикнуть мне, когда душистым майским утром я вошел в сонный павильон в тенистой части Сокольнического парка.

 

Доступное удовольствие, Москва, 1980-е годы.

Доступное удовольствие, Москва, 1980-е годы.

 

 

Работа по оформлению экспозиции компании «Вайсхаупт и партнеры» была в разгаре, и мне было необходимо только присутствовать и помогать. Первые несколько дней до открытия пролетели довольно быстро, в Сокольники приезжали наши рабочие со строек и кто-нибудь из немцев, работа шла незаметно, но оказалось, что самая сложная часть впереди.

Справедливо замечено, что самая тяжелая обязанность – это ничего не делать. Когда состоялось официальное открытие московской международной мебельной выставки в Сокольниках с произнесением речей и приглашенными товарищами, я уже стоял на своем посту, как часовой! Основной моей обязанностью было присутствовать на стенде, размером 5х15 метров, где были развернуты кухня, жилая комната и спальня из немецких гарнитуров. Делать было ничего не надо, надо было стоять столбом с биркой на пиджаке, и при первом же проявлении интереса со стороны посетителей вызывать на сцену руководство, постоянно дежурившее в маленькой комнате за переносными выставочными стенками.

За пятнадцать лет моего отсутствия в Сокольниках ничего не поменялось: иностранцы, как обычно, расслаблялись в своих закутках, откуда доносился звон бутылок и смех, а на стендах стояли подручные русские товарищи, которые с течением времени стали законными сотрудниками инофирм. Приятный запах западной кухни вперемежку с табаком, который так бударажил в однообразные 70-е годы, стал более привычен и уже не вызывал сосущее чувство зависти.

 

 

Выставка, 2000-е годы

Выставка, 2000-е годы

 

На стенде я оказался старшим по возрасту и по положению, когда обнаружил, что вместе со мной «на посту» находились двое – тот самый юноша-студент, которого я видел несколько раз в бюро, и какая-то намазанная крашеная девица, как я узнал, чья-то знакомая. Девица выглядела довольно вульгарно, и я неожиданно почувствовал облегчение, т.к. с такой «рекламой» ожидать наплыва посетителей было незачем. Но, я оказался не прав, и наша разбитная девушка умудрилась продать спальню какому-то случайному посетителю, чего от нее никто не ожидал... Девчонка, кстати, оказалась вполне нормальная, и, если бы не ее внешность и окружение, то вполне вероятно могла бы работать в приличной фирме. Кто знает, такие активистки всегда делали в Москве хорошую карьеру!

Выставка мебели, 2000-е годы.

Выставка мебели, 2000-е годы.

...Две недели мая 1993-го года, проведенные в Сокольниках, слились в одну тяжелую полосу. По распоряжению руководства я прибывал к павильону к открытию, ровно в 07.00 утра, а уходил из него в 21.00, когда павильон закрывался. Все остальные сотрудники находились там временно, сменяли друг друга, за исключением меня. На выставке дежурили все, включая даже Ирину, которая, как мне показалось, с большим облегчением оставила свой бессменный пост в бюро.

В конце концов, Дитмар умудрился продать все дорогостоящие гарнитуры, полностью оправдав саму выставку. Еще немного усилий по отправке товара клиентам – и мы с чистой совестью по традиции праздновали завершение работы в пустом павильоне, где центром веселья была наша заводная блондинка. Она организовала стол и даже немного растормашила директоров, которые оказались вполне готовыми выпить и погулять. Посреди праздника Дитмар подозвал меня, и поискав глазами Лену – своего персонального переводчика, доверительно показал мне на стул.

Произнеся небольшую речь, Вайсхаупт достал бумажник и в качестве высокой оценки моей работы на выставке торжественно вручил мне стодолларовую банкноту, которую в таможне я зарабатывал за пять минут... От умиления вперемежку с обидой у меня слова застряли в горле, но я поблагодарил и посторался искренне выразить радость, что мой испытательный период на фирме закончился... Я окинул взглядом разгромленный стол с бумажными стаканчиками в поиске водки, потому что в тот момент мне очень захотелось выпить.

 

Метро Сокольники, 1990-е годы.

Метро Сокольники, 1990-е годы.

«... Unchain my heart ! » хрипло орал Джо Коккер на весь огромный павильон из принесенного магнитофона, сливаясь с остальными звуками праздника наших соседей. Мы радостно танцевали среди пустых бутылок пепси и пива, когда в конце вечера я предложил идею поехать на дискатеку к Лиссу, где была хорошая выпивка, отличные танцы и занимательный стриптиз. Заведение было не из дешевых, но я там был уже несколько раз и в глубине души надеялся «раскрутить» наших немцев.

 

Лисовский и Шарапова. По материалам Интернета.

Лисовский и Шарапова. По материалам Интернета.

Активная девушка подхватила идею и стала уламывать немцев. Дитмару хотелось домой, но он последовал за Марио, который был явно неравнодушен к нашей приглашенной даме. Мы быстро погрузились в наш вечный экипаж – микроавтобус Форд-транзит, в котором возили все, включая кирпич и цемент, и отправились на дискотеку г-на Лисовского. Немцы явно пошли вразнос, и вечно прижимистый Марио широким жестом оплатил всем приглашенным билеты, обойдя, впрочем, меня, что, очевидно, должно было меня порадовать, как «высокооплачиваемого» сотрудника.

 

«Цвета перестройки» «Цвета перестройки»

«Цвета перестройки»

...Дискотека в помещении спортивного комплекса встретила нас привычным грохотом музыки, блестящим мраком и устойчивым запахом химического тумана. Располажившись за пустыми столиками, мы вполне неплохо проводили время, пили и танцевали, стараясь не терять никого из вида. В огромном темном зале народу было немного, и вечер вполне мог удасться, если бы не произошло непредвиденное.

Краем глаза я заметил, что наша белокурая сотрудница выставки, девушка общительная и непоседливая, пошла общаться с каким-то парнем в темном углу зала, заставленного пустыми столами. Парень сделал резкое движение, в полумраке мелькнули крашеные волосы, и наша красавица полетела в угол, в полном соответствии с традициями ковбойского Голливуда. Пролетев метров пять, она снесла пустые столы и пропала в темноте посреди сваленных стульев. Я оказался ближе всех, и, не размышляя, кинулся навстречу парню, который, матерясь, направился в угол.

Не знаю почему, но моя маловнушительная своими размерами фигура в критической ситуации действовала на людей успокаивающе. Парень неожиданно остановился, и за ним моментально выросли его друзья, готовые к драке. Пока я соображал что делать, я увидел, как Дитмар с Марио в два прыжка оказались рядом со мной и отчаянно пытались понять по моему лицу, что произошло. Момент был критическим, и я мог бы поспорить, что, если бы меня задели, немцы бы не остались в стороне.

«Эта б... – моя жена!» с обидой махнул рукой парень в темный угол, где Елена выкапывала из под стульев нашу незадачливую сотрудницу. « It ' s his wife !» машинально перевел я и почувствовал, что немцы моментально куда-то исчезли. Парень, который оказался законным мужем нашей блондинки, остыл и, матерясь, ушел в грохочующую темноту дискотеки вместе со своими приятелями.

 

Литература перестройки. 1990-е годы.  

 


Литература перестройки. 1990-е годы.

Литература перестройки. 1990-е годы.

 

Наша девица заработала явно не первый синяк под глазом в своей жизни, но вечер был безнадежно испорчен. К моему сожалению вскоре мы покинули здание «спортивной» дискотеки, стараясь забыть неприятный эпизод с девушкой, которую больше никто никогда не видел...

 

Стычка в ночном клубе, вещь обычная по своей сути, навела меня на размышления, и я даже несколько поменял свое отношение к немцам. В моем понимании жители современной Германии не были бойцами, всегда избегали физического контакта, и последнее на что я мог расчитывать – это их помощь в драке. Однако, тот случай в дискотеке у Лисса показал, что немцы очень даже могут быть полезны в критической ситуации или... они уже слишком обрусели в бурной перестроечной Москве..

 

Экипаж фирмы «Вайсхаупт» 1993 года.

Экипаж фирмы «Вайсхаупт» 1993 года.

 

 

3 Майн кайф !

 

 

...Лена сидела за столом в бюро и задумчиво курила. Я с удовольствием рассматривал ее лицо, пытаясь угадать ее мысли. Девушка перевела на меня свои голубые глаза, стряхнула пепел в знакомую стеклянную пепельницу и в по своему обыкновению без предисловий неожиданно спросила:

- У тебя загранпаспорт где?

Я промычал что-то невразумительное, мучительно соображая где он, когда моя милая начальница бесстрастно сказала:

- Мы через неделю в Дортмунд едем.

Вероятно у меня был действительно дурацкий вид, я глотал воздух, не зная что сказать, и Лена весело расхохоталась, смотря на меня.

 

Путеводитель по жизни .

Путеводитель по жизни .

 

В тот момент мне, вероятно, надо было обидеться, потому что никто в бюро не потрудился поставить меня в известность о предстоящем вояже – ни Вайсхаупт, который несильно заботился о русских сотрудниках, ни Лена, которая ехала в Германию по линии своего мебельного проекта, ни Ирина, давно подавшая заявки на немецкие визы и билеты, ни даже Марина, которая не без основания считала всю суету вокруг Елены и ее направления ненужной, дорогой блажью хозяина. Но в тот момент мне было все равно: я сидел за столом с видом ошеломленного пионера, получившего путевку в Артек, не зная что делать: прыгать о радости или изобразить усталое равнодушие.

«Ну, да, черт с ними!», решил я и сосредоточился на главном – я еду в ФРГ! Эта новость была настолько невероятна, что я с трудом верил, что мне на втором месяце работы в компании удалось вытащить счастливый билет в виде красивого длинного конверта международных рейсов Аэрофлота...

«Паспорт? Паспорт!» неожиданно вернулся я к прозе жезни. Действительно – где он, мой паспорт?..

 

Мой синий служебный паспорт после возвращения из ГДР в 1990 году был благополучно сдан вместе с моим офицерским удостоверением. Первые годы работы в таможне я не задумывался о заграничных поездках, и паспорт мне был совершенно не нужен. В самом начале 90-х поездки инспекторов за рубеж не приветствовались, во-первых, потому что нахождение таможенника за границей могло привести к тому, что на Западе называется емким термином “ conflict of interests ”. Во-вторых, легальной зарплаты инспектора таможни начала 90-х с трудом хватало только на билет до Бреста...

В начале 1992 года кто-то из знакомых клиентов нашего таможенного отдела предложил бесплатно сделать загран-паспорта всем желающим. Желающих было мало, однако, я дал свои данные, просто так, на всякий случай, и через несколько дней получил новенький красный паспорт. В Москве ходило множество слухов о поддельных паспортах и ворованных печатях ОВИРов, и уверенности, что мой новый «краснокожий» документ не был «липой» у меня не было.

 

Москва, 1990-е годы.

Москва, 1990-е годы.

 

Придя в себя, я осторожно сообщил Лене о своих сомнениях, на что она неожиданно нашла решение. Мне просто везло! Оказалось, что родной муж нашей красавицы Ирины был капитаном пограничных войск и командовал сменой паспортного контроля в Шереметьево-2. Было решено, что я принесу свой сомнительный паспорт и Ирина покажет его своему мужу.

Через пару дней Ирина принесла мой загранпаспорт обратно, и, сказала, что печать ОВИРа вероятнее всего была переведена крутым яйцом, как весело сказал ее супруг. Я долго рассматривал действительно овальную печать на розовой странице, которую, очевидно, в спешке оттискивали на сотнях «нужных» паспортов. Плохо было то, что муж Ирины в день нашего вылета на смене не был, и оставалось полагаться только на удачу и снисхождение шереметьевских пограничников.

 

Посольство ФРГ, Москва 2000-е годы.

Посольство ФРГ, Москва 2000-е годы.

 

Все последующие дни я находился в радостном чемоданном настроении, справедливо полагая, что такая удача выпадает в жизни редко. Я был отправлен за визами на Мосфильмовскую, где в бывшем посольстве ГДР располагалась визовая служба посольства ФРГ. Стильный комплекс из темного кирпича выглядел сурово, как бункер, стальные заборы, вертушки на КПП и плечистые мужчины арийской внешности в штатском напоминали каждому входящему, что его время на территории Германии ограничено. Однако, процедура получения визы в весьма «недружественную» страну оказалась легче, чем я предполагал.

Шенгенская виза, 2000-е годы.

Шенгенская виза, 2000-е годы.

 

Где-то через час суровая фрау в глубоком окне большого кирпичного зала молча выдала мой паспорт и забрала бумажку, напечатанную по-немецки на фирменном бланке Вайсхаупта. Я вышел во дворик обширной территории посольства и остановился, рассматривая низкие темные здания уютного комплекса. Я даже почувствовал нечто похожее на обиду за роспуск замечательной страны ГДР, когда в моем направлении двинулся молодой двухметровый немец в черном костюме. Молодой «герр» из отряда охраны посольства едва ли разделил мои ностальгические переживания по поводу коммунистических времен, ибо все спецслужбы Восточной Германии были распущены, и их место заняли агенты служб ФРГ. По немецким понятиям я явно злоупотребил гостеприимством посольства и мне давно пора было покинуть официальную территорию Германии.

Обернувшись, я увидел, что все русские посетители уже ушли и я один подозрительно торчал возле аккуратно выстреженной зеленой лужайке. Не дожидаясь «приглашения» я направился к КПП, высокая вертушка которого была аккуратно закрыта. Пока я бился в толстую закрытую решетку, немец нагнал меня и что-то гортанно рявкнул у меня над головой, стукнув рацией в темное бронированное стекло будки. Раздался щелчок, вертушка поддалась, и через секунду я оказался на родной, пыльной Мосфильмовской улице времен перестройки... Ощущение было противное – будто тебя выпихнули, как кота на улицу, но я не обижался.

В кармане у меня лежал новенький паспорт с замечательной разноцветной немецкой визой!

 

Москва, начало 1990-х.

Москва, начало 1990-х.

 

Суровые немцы в посольстве своим видом напомнили мне о бдительности, и я выпросил у Ирины еще одну красивую бумажку на бланке фирмы, которая так хорошо сработала в посольстве. На свой немецкий для пограничных «переговоров» я особенно не расчитывал. Хорошее письмо от фирмы, обьясняющее «кто, куда и зачем», избавляло от необходимости обьясняться с европейскими пограничными службами, и в последущие годы я всегда запасался официальными бумажками перед отьездом.

 

 

4 « Руссиш Туристен » 

 

День вылета складывался замечательно. Рано утром Елена с каким-то приятелем подобрала меня на машине возле метро Войковская, и мы быстро примчались в темный куб Шереметьево-2, наполненный пассажирами ранних рейсов.

 

Шереметьево-2, 2000-е годы .

Шереметьево-2, 2000-е годы .

 

Мрачное, тяжелое здание терминала Шереметьево по своему дизайну очень походило на комплекс ЦМТ: те же прямые углы, геометрические формы и темные стекла. До этого я никогда не летал из шереметьевского аэропорта, но о модном и престижном аэровокзале был наслышен изрядно.

 

Аэровокзал, построенный немцами к московской Олимпиаде-80, был на уровне мировых стандартов. Еще не перегруженный свободно отьезжающими гражданами, аэровокзал вполне справлялся с грузопотоком и пассажирами, хорошо охранялся и контролировался КГБ. Первый мощный наплыв туристов и команд случился летом 1980-го года, когда через аэропорт прошли практически все делегации и команды олимпийских игр. Курсанты Военного Института, в основном 3-го и 4-го курсов были серьезно задействованы на обслуживании иностранцев и находились на круглосуточном дежурстве в Шереметьево-2 в течении почти четырех месяцев.

Легенд курсанты рассказывали много, и что «горит» аэропорт в случае пожара в течение всего восьми минут, и как трясли спортивные делегации с оружием, и как работал прямой телефон в Кремль, и как решали вопросы на месте в сложных, порой, откровенно провокационных ситуациях...

Поначалу я тайно завидовал своим однокурсникам, которые весной 1980-го года, облаченные в олимпийскую форму и бесплатные (!) государственные итальянские джинсы « Jesus », гордо покидали КПП Института и грузились в новенькие яркие автобусы. Однако, потом я понял, что мне крупно повезло. Наши «альпинисты », (как назвал их вместо «олимпийцев » наш придурочный генерал, начальник факультета, даже не заметив ошибки), совсем погруснели. Круглосуточная смена была невыносимо тяжела, в Шереметьево-2 на них скинули работу гражданские переводчики, они остались без законного отпуска, а за «отчуждение» идиотских государственных джинсов покроя «банан» курсантов-переводчиков ожидали серьезные разборки и дисциплинарное взыскание...

Короче, Олимпиаду летом 1980 года я провел гораздо лучше, наслаждаясь отпуском, неожиданным изобилием (по отдельным направлениям) в магазинах и пустой, чистой Москвой, на улицах которой за две недели я увидел столько знаменитых актеров, как будто побывал на Мосфильме!

 

А? Соревнования? Да, конечно видел – дзюдо, футбол и хоккей на траве, который, как выяснилось, в мире только и известен, как «хоккей». Наш, родной советский хоккей, называется “ Ice hockey ”, игра грубая и относительно непопулярная в мире. Билеты на Олимпиаду после бойкота распространялись насильно профкомами и партячейками, за что советские граждане отчитывались лично на предприятиях после возвращения со стадиона обратно на рабочее место. К сожалению, я не сохранил симпатичные олимпийские билеты с Мишкой, на которых цена 25 рублей была грубо заштампована новой «советской» ценой – 2руб 50коп.

 

Коммуникация 1993 года: жетоны московского таксофона .

Коммуникация 1993 года: жетоны московского таксофона .

 

...Я с трепетом смотрел через узкое стекло будки паспортного контроля аэропорта, ощущая себя в какой-то мышеловке с зеркалами. Женщина с внешностью второсортного «Универсама» и погонами прапорщика, не меняя презрительной мины на лице, что-то долго делала с моим паспортом под невидимым столом, и больше всего в тот момент я хотел свободы, все равно какой. Ни слова не говоря, прапорщица звонко хряпнула тяжелым штампом и швырнула в щель паспорт. Раздался щелчок ружейного затвора, который означал, что я прошел паспортный контроль, и загон-мышеловка открылась. На ватных ногах, волоча в руке сумку, я прошел внутрь свободной зоны Шереметьево-2, и только здесь, упершись взглядом в яркую вывеску ирландского магазина «дьюти-фри», такую знакомую по многочисленным рекламам и пакетам, я отчетливо ощутил себя на свободе.

Все! Я свободен! Обернувшись вокруг, я увидел, что настроение праздника было всеобщим – лица людей, выскакивающих из-за щелкающих мышеловок, преображались, они сияли, окликали друг друга, хлопали по спине и радостно уходили куда-то вглубь, где я увидел характерные очертания знаменитого ирландского паба. Лицо Елены, легко проскочившей дверь паспортного загона, выражало облегчение и радость, как у человека, скинувшего с плеч неприятную, но необходимую обязанность.

 

 

Через несколько лет, когда мои поездки в Европу стали популярными, я так и не избавился от легкой «клаустрофобии» внутри знакомого зеркального загона паспортной будки. Времена в Москве менялись стремительно, и оформление отьезжающих граждан стало быстрее, но обязанность стоять навытяжку, отвечать на вопросы и ожидать паспортного «приговора» все равно было неприятно.

Как и многие другие, я регулярно снимал стресс «прощания с родиной» старым добрым способом – пинтой Гинесса в ирландском пабе Шереметьево-2.

 

 

Неподдельная, подозрительная радость русских граждан, покидавших даже на время свою любимою родину была мне хорошо знакома. Те же счастливые лица, возбужденные голоса и обьединяющее счастье я видел не раз во время пересечения границы в Бресте. Пассажиры поездов в ГДР могли показаться странноватыми людьми, но увидев те же лица в Шереметьево, оставалось только задуматься о высоких материях истинного советско-российского патриотизма...

 

Проза жизни, 1990-е годы. По материалам Интернета.

Проза жизни, 1990-е годы. По материалам Интернета.

 

Лена затащила меня в какое-то кафе, где мы приняли по чашке действительно хорошего, остолбеневающе дорогого кофе, (дьюти-фри, блин!), после чего, с чистой совестью отправились на посадку. Надо признаться, что ни пассажиры, мало отличавшиеся от мешочников направления “ nach Merseburg ueber Halle , bitte !”, ни самолет международного рейса Аэрофлота не поразили меня своей изысканностью. Граждане отьезжающие по своему виду вряд ли были приглашены немецкой аристократией, а самолет Ту-154М ничем не отличался от рейсов на Полтаву.

Салон был набит под завязку, пассажиры безуспешно пихали обьемные тюки на полки, а стюардессы, почему-то не длинноногие блондинки, как утверждала назойливая реклама, моментально скинули свои юбки и напяляли синие брючные комбинизоны, в которых хорошо было стоять у станка передового советского предприятия. Единственным отличием стюардесс международного класса был пестрый платочек, повязанный на шее, как удавка.

Самолет действительно казался каким-то узким, и когда я, наконец, уселся на свое любимое место у окна, (я тогда еще не знал, что небольшой шанс спастись при катастрофе был только у сидящих в проходе пассажиров), Лена поежилась в своем кресле и капризно сказала:

- Это все из-за тебя! Если бы не ты, я бы в бизнес-классе летела.

«Потерпишь!», обиженно промолчал я и уставился в окно, наблюдая за давно знакомыми по старым полетам операциями наземных служб по отправке борта...

 

Ту-154. Ту-154.

Ту-154.

...Полет проходил без приключений, капитан бережно взлетел, и вскоре нас накормили завтраком, в котором я не увидел ничего «международного». Елена освоилась и стала мне рассказывать про фирму Вайсхаупта. Я с удовлетворением почувствовал, что она «оттаяла», и наши отношения вполне могли стать дружескими, чему я был очень рад. Разговор как-то незаметно перешел на темы личные, я рассказывал про себя, про нашу жизнь в ГДР, в которую Лена ездила еще студенткой. Когда подошла ее очередь откровенничать, девушка без всякого жеманства просто рассказала, что у нее есть ребенок, что она замужем, что она с первого дня работы на фирме является любовницей Вайсхаупта, и что тот парень, который подвозил нас в аэропорт – ее муж...

 

Потерянные ценности. Потерянные ценности.

Потерянные ценности.

 

От этих новостей со мной случился легкий столбняк. Можно было представить мое лицо, пока я переваривал ошеломляющие новости! Лена внимательно смотрела на меня из своего кресла и вдруг радостно рассмеялась своим неожиданно низким при ее миниатюрной комплекции голосом.

- Серега! Ты, чего, не знал?.. – удивленно спросила начальница.

 

Я опять попался!

Да, теперь многое встало на свои места: и специальный проект Елены, и моя должность, и даже наш полет в ФРГ... Я смущенно признался, что не знал. Мои « гусарские » представления о взаимоотношениях между мужчиной и женщиной безнадежно устарели, и современные «бизнес» расклады при живом муже и семье – плохо укладывались в голове. Мне даже немного жалко хрупкую московскую девчонку, которая, не жалея себя, таскалась за Дитмаром день и ночь, без особой надежды и перспектив новой жизни, ибо Вайсхаупт был женат, и его развод, в отличие от московских разводов, приводил к полному разорению...

Однако, эта была новая жизнь, подумал я. Оказаться «оруженосцем» при первой фрау «королевства» - это уже что-то!

 

Лена в первый раз назвала меня « Серегой », и я неожиданно почувствовал , как лед недоверия был окончательно сломлен. Я признался, что в бизнесе ни черта не понимал и еще раз попросил приглядывать за мной, чтобы не ляпнуть чего-нибудь при наших дорогих немцах. Елена пообещала помочь, и почувствовал, что в Дюссельдорф мы прилетим действительно хорошей, прочной «командой»..

Через три часа полета мы также бережно приземлились в аэропорту города Дюссельдорфа, и я с внутренним волнением приготовился снова ступить на землю славной страны, только уже совсем другой Германии.

 

Аэропорт Дюссельдорф.

Аэропорт Дюссельдорф.

 

...Это был запах. Неповторимый, знакомый до слез аромат ухоженных полей, цветущих весенних деревьев и чего-то необьяснимо трогательного, как рождественские гномики, что умиляет до слез и запоминается на всю оставшуюся жизнь. Это был аромат Мерзебурга, запах ГДР, грустное ощущение прожитых лет и потери места, куда очень хотелось вернуться.

Я невольно остановился на трапе, зажмурил глаза от яркого аэродромного солнца и вздохнул еще раз. Нет, ошибки не было – это был знакомый запах Мерзебурга. Меня подтолкнули, и я заспешил за Леной, которая уже была внизу. Подали смешные плоские автобусы, и я осмотрелся, пока мы ехали к терминалу. До сих пор помню это первое впечатление от немецкого аэропорта: все казалось новым, ярким и начищенным. Все предметы и технические сооружения по сравнению с Шереметьево выглядели совершенно по-другому: многое было сделано из ярких пластмасс и непривычно блестящего металла причудливых современных форм.

Аэропорт Дюссельдорф, 2000-е годы.

Аэропорт Дюссельдорф, 2000-е годы.

 

Кондиционированный воздух аэропорта был безвкусным. Пассажиры нашего рейса дружно направились в сторону открытых стеклянных будок, в которых виднелись мужчины в светлой немецкой форме. Очередь к будкам шла быстро, и я следил за соседями, среди которых, наровне со мной к своей будке двигалась Елена. Мы решили разделиться, чтобы не остаться, в случае чего, по разные стороны контроля, (обычный совковый психоз!), и подошли к своим господам-контролерам почти одновременно. Достаточно молодой «герр» в форменной рубашке с квадратными звездами загадочного звания на погонах молча, с каменным лицом, взял мой паспорт и письмо фирмы, взглянув на него одним глазом. Довольно долго немец забивал мою фамилию в компьютер, после чего лязгнул штампом и вежливо подал мне мой паспорт.

Сердце в груди екнуло от радости и я посчитал своим долгом сказать « Данке !», краем глаза увидев, что в проходе мелькнула короткая белокурая прическа. Лена радостно тащила свою тяжелую сумку к выходу, возле которого не было ничего похожего на знакомую таможню. Догнав свою начальницу, я обменялся с ней радостным взглядом, и мы вышли в шикарный зал аэропорта города Дюссельдорф, где посреди группы встречающих маячила длинная фигура герра Вайсхаупта в шелковом темно-синем пиджаке и модном галстуке с разводами...

 

Аэропорт Дюссельдорф, 2000-е годы

Аэропорт Дюссельдорф, 2000-е годы

 

Встреча оказалась неколько скомканной. На радостные эмоции Лены, Дитмар, не обращая на меня никакого внимания, привычно заморгал, резко что-то ответил, и, развернувшись, зашагал вглубь зала. Увидев обиженное лицо Лены, я поинтересовался, что было не так в этот раз? Девушка надула губы, молча волочила тяжелую сумку, и, наконец, перевела:

- Он сказал - Вы, что, в отпуск приехали?!..

 

Я сдержал смех, потому что Дитмар был прав – вид у нас был совершенно отпускной – джинсы, майки, и на шее у меня болтался тяжелый «Зенит». Этакая сладкая парочка на отдыхе! В тот момент я еще не вьехал, что наши счастливые рожи могли вызвать и чувство... ревности!

Как можно было обьяснить недалекому «бундесу», что у советского человека в дороге две радости: когды выпустили с родины, и когда впустили в другую страну!

 

Дитмар продолжал широко шагать в конец аэровокзала не оборачиваясь, когда я догнал Лену и подхватил ее сумку за другую ручку. Посмотрев на нее, я увидел, что она готова была разреветься от злости, и я солидарно про себя подумал, что директор – порядочный козел. Однако, когда мы наконец дотащились до железного блестящего лифта, я с сожалением убрал камеру с глаз в сумку, прикинув, сколько бы получилось снимков в самом аэропорту.

 

Аэропорт Дюссельдорф, 2000-е годы

Аэропорт Дюссельдорф, 2000-е годы

Ну, да, черт с ними! Я продолжал рассматривать экзотическое здание с металлическими трубчатыми колоннами, рассматривал пассажиров, среди которых виднелись полицаи в светло-зеленой западногеманской форме и слушал знакомую немецкую речь гулко раздающихся обьявлений по радио. Приятно прозвонил лифт, и мы спустились этажами ниже, где в бетонном лифтовом холле Дитмар расплатился за стоянку. Я с завистью увидел, как большой автомат быстро проглотил настоящие дойче-марки, Вайсхаупт забрал билетик, и мы погрузились в полутемное, бетонной пространство многоэтажной автостоянки, которую я видел до этого только в зарубежных фильмах.

Audi 100

Audi 100

Пройдя до середины, Дитмар решительно направился в сторону черной Ауди-100 с красивым немецким номером города Дортмунда. Он легко закинул сумки Елены в пустой, чистый багажник, куда пошла и моя сумка. Продолжая беседовать, парочка устроилась впереди, предоставив в мое полное распоряжение шикарный кожаный диван заднего сидения, чему я был несказанно рад. Маршрут мне был неизвестен, и я готов был ехать в этой богатой, новой машине, хоть, на край света, и единственно о чем я жалел, что моя камера, заряженная старой, доброй, гедеэровской слайдовой пленкой ORWO , осталась в багажнике.

Но, что делать – я был теперь в большом бизнесе !

Все права на публикацию защищены. При перепечатке или упоминании ссылка на сайт varvar.ru обязательна

 

Вверх.

На главную страницу.